В храм на службу мы успели вовремя, батюшка у нас человек пунктуальный, как и большинство бывших военных. Я быстро переоделся сам, помог облачиться ему, а потом мне вплоть до самого обеда предстояло осуществлять непыльные обязанности служки. Распевное чтение молитв, монотонность движений и дурманный запах ладана всегда успокаивают.
Есть авторитетное мнение, что душа человека реагирует на определённые эманации в православных песнопениях и тайнопись звуков самой простой молитвы завораживает человеческое подсознание, поднимая его на неведомые доселе вершины горнего света. Насколько всё это научно обоснованно, пусть каждый судит сам по себе. Но то, что истинная вера творит чудеса, сейчас признает любой, даже самый закоснелый учёный атеист.
Поэтому я также отключил голову, позволяя церковной службе просто вести меня за руку, как маленького ребёнка. Народу было немного, время летело незаметно, потрескивали свечи, тонкий дымок взлетал под купол, а четыре старушки с девочкой старательно пели хором. По окончании службы отец Пафнутий благословил всех присутствующих, наказал молиться о ближних и поманил меня пальцем:
– Ну добро. Со всем от вроде бы управились. Не люблю от суету да поспешность, однако, паря, давай-ка святой воды набери да и переодевайся. Я-то сам как есть пойду.
– На дому отпевать будем?
– А то! Ещё от и в закрытом гробу! Он же считай от два-три дня в сугробе-то пролежал, в храм от его нельзя.
Тоже логично, не поспоришь. Да и кто бы потащил на своём горбу гроб с покойником в церковь только отпевания ради? Праздных мужиков на селе нет, а местные бабульки всегда предпочтут дома в тепле посидеть. Идти пришлось довольно далеко, на самую окраину Пиялы, где худо-бедно гнездились избушки и халупки частного сектора, некоторые, кажется, вросли по крышу в землю ещё при правлении самодержца Николая Второго.
Я бы и с адресом в руках не нашёл, но суровый батюшка двигался вперёд, прямиком вспахивая сугробы, словно бронетранспортёр. Он тут не первый год служит, знает – кто, где, что и как.
– От и на месте мы. – Отец Пафнутий пнул висевшую на одной петле чахлую калитку из трёх неструганых досок. Крохотный дворик, засыпанный снегом едва ли не по пояс, дом, или сарай, или свинарник, в общем, что-то низенькое, с плоской крышей, без окон, но хоть с дверью. Старенькой, обитой истлевшим дерматином и с ржавой ручкой. Замка или замочной скважины нет, да и от кого тут запираться…
Мы прошли внутрь дома, холодина там была как на улице. В крохотной прихожей нас встретила дородная женщина, прижимающая к лицу платок. Нет, не из-за потока слёз по усопшему, просто запах разложения чувствовался здесь уже неслабо. Святой старец, как всегда, прав, если б это тело принесли в тепло, в храм, то…
– Благословите, батюшка.
– А ты, как вижу, от Софья будешь?
– Софья Мишина, соседка Мартыновых-то, слева живём через дорогу.
– Сама от Виктора замёрзшего нашла?
– Муж мой нашёл. – Женщина подошла под благословение, поцеловав руку отца Пафнутия. – За ним-то из собеса прийти обещали. Уже вот час жду.
– Иди от себе с богом, – разрешил батюшка, осеняя её крестным знамением. – С отпеванием мы-то и сами управимся. А собеса, ежели от что, так Федор дождётся.
Софья Мишина закивала, улыбнулась мне и, пятясь задом, покинула дом покойника.
– Что ж от, паря, давай, что ли, за дело браться.
– Как скажете, отче. – Я помог ему снять тулуп и сопроводил в единственную комнату, где за отсутствием мебели как таковой на двух перевёрнутых ящиках стоял самый дешёвый фанерный гроб.
Тело усопшего уже начинало раздуваться, кожа была жёлто-зелёной, с синими прожилками и красными припухлостями, хорошо ещё он был одет, демонстрируя лишь лицо, руки и шею.
Мне трудно описать Виктора Мартынова, да и надо ли? Старый, худой, лысый пьяница, со следами всех мыслимых пороков на челе, судить его за прожитые годы тоже не мне. Бог с ним, надо двигаться пошустрее, чтоб управиться хотя бы за полчаса, хотя обычно процедура отпевания проходит час или чуть больше. Как правило, это зависит от самого священника, времени и места.
Отец Пафнутий уже был одет соответствующим образом, мне же требовалось подать ему псалтирь, положить покойному бумажную иконку Спасителя на грудь, поставить зажжённую свечу в скрюченные пальцы и прикрыть двери от сквозняка. Началось всё по устоявшейся традиции, а вот потом…
– Благословен Бог наш ныне и присно и во веки веков, – распевно начал батюшка, когда на плече покойника материализовался первый бес. Синюшный, аж едва на копытцах удерживается.
Я вздрогнул, автоматически хватаясь за рукоять нагана, но наставник не стал прерывать пения, а только подмигнул, дескать, действуй по ситуации, на меня не рассчитывай, тут у каждого своя боевая задача. Правильно, ему надо приложить все усилия по спасению этой, пусть и самой никчёмной, души, а мне – сделать всё, чтоб бес пьянства этому не помешал.
– Не помешали, во множественном числе, – вслух поправил я сам себя, потому что бесы вдруг стали появляться со всех сторон. Здоровенные, откормленные, могучие.
Пьянка явно не была единственным грехом бывшего партработника, тут нашлись и зависть, и предательство, и воровство, и чинопочитание, и насилие, и шантаж, и обида, и презрение, и драчливость, и наглость, и даже соучастие в убийствах, но венчал весь этот чудовищный легион неукротимый бес ненависти ко всему сущему! Да лысина Сократова, впервые вижу, чтоб столько всего и всякого понамешалось в одном человеке…
– Не отдадим наше! Гаси священника, бей бесогона-а!
Какой махач получился, пальчики оближешь. Отец Пафнутий изредка кидал в нашу сторону завистливые взгляды, старался максимально отрешиться от реальности происходящего и всецело концентрируясь на отпевании. Из гроба, из-под одежды, из ноздрей и ушей покойного продолжали лезть бесы! Я щедро разливал во все стороны святую воду и ругался матом, как нетрезвый ярославский извозчик. В сочетании со словами молитвы это имело просто убойную силу.
– …ибо нет человека, который жил бы и не согрешил…
– Пошёл раком в… ты… этикеточная, чтоб тебя… с разбегу по лбу!
– …душу раба Своего Виктора в селениях святых водворит…
– Ах ты… гнойный, разрисованный! Убрал мурло своё… от… раскоряченный, в… козлодранец!
– …вечная память тебе, блаженный и приснопамятный брат наш…
– Сука-а!
Когда язык во рту практически уже не ворочался, святая вода кончилась, а бесы нет, я схватился за проверенный наган. Плотность пархатой нечисти позволяла стрелять почти не целясь, и без того каждая серебряная пуля пробивала лбы трёх, а то и четырёх рогатых. Хорошо, что изобрели бездымный порох, а то бы мы здесь просто задохнулись в таком крохотном пространстве.
Четвёрка уцелевших бесюганов тем не менее с яростью отчаяния полезла врукопашную, но здесь их шансы на численное превосходство не оправдались. Драться я умел, и одним из моих учителей на практике был именно бес. Анчутка, может быть, и отличный повар, но тем не менее, когда мы с ним впервые «познакомились», он пришёл меня бить и, надо признать, отдубасил неслабо.
