Расчет Сеттла строился на том, что гидеониты никогда прежде не действовали в море, и как раз поэтому власти не будут ждать нападения на суда. То, что город наводнен солдатами, – а Камминс взял под свою команду и людей здешнего коменданта, – только на руку братьям. Рыская в поисках гидеонитов по улицам и пригородам Хеврона, власти оголили порт. Нет, там не то чтобы нет охраны, но устоять перед многократно превосходящим противником, хорошо вооруженным, а главное, полным решимости, она не сможет.
Все должно решиться за несколько часов. Сеттл просчитал все безукоризненно. Сначала они тайно проникнут на территорию порта, уничтожат охрану, по возможности – без шума, чтоб команды кораблей ничего не заподозрили раньше времени. Дальше они разделятся на три отряда, и начнется – как это Грин выражается? – абордаж. К утру флотилия братства уже должна быть в море.
Так и случилось – поначалу. Охрана была сметена в считанные мгновения, и порт открылся перед нападавшими, как Ханаан перед избранной дюжиной соглядатаев из пустыни Фаран. И пора было пойти и завладеть тем, что по праву принадлежало братству.
А потом заговорили пушки.
Из отчета генерала Джона Камминса
генеральному судье Мофруту Мэйсону
…комендант Перкинс до последнего не соглашался допустить наших людей в порт, а также разместить их на кораблях вместе с легкой орудийной батареей. Пришлось взять его под арест. Предвижу жалобы. Это не имеет значения, так как действия противника были предугаданы правильно. Орудийный обстрел произвел среди гидеонитов полное смятение, и большинство из них были взяты в кольцо. Примерно два десятка не поддались общей панике и сделали попытку прорваться. Среди них был и главарь мятежников Джереми Сеттл. Когда он увидел, что вход из гавани блокирован нашими силами, то, по свидетельствам очевидцев, закричал, что умрет смертью Сауловой, и поразил себя собственным тесаком. Еще четверо последовали его примеру; хотя не у всех раны оказались смертельны. Прочие сдались.
Помощник Сеттла, некий Ихавод Грин, сумел бежать и, как мне доложили, нашел убежище в голландском консульстве.
Арестованные гидеониты находятся в военной тюрьме Хеврона, в настоящее время я занимаюсь их допросами.
Мне сообщили, что преподобный Эпес в Нью-Бетлехеме дает показания. Прошу не торопиться с его казнью, так как хочу получить дополнительные сведения.
Июнь 1865 года
Из воззвания Эзры Скарборо, главы гидеонитов
Ныне скорбим мы о братьях наших, но не должны повторять их ошибок. Ибо не братьями Гидеоновыми назову их, но сравню с дщерью Иеффая. Подобно той нетерпеливой отроковице, в чистоте сердца поспешили они навстречу победному торжеству с песнями и тимпанами и также были принесены в жертву. И помните – пал Саул на свой меч, окруженный силами филистимскими, но Давид отмстил за него. Итак, все мы сейчас должны объединиться – горожане и фермеры, белые и цветные, свободные и доныне обреченные рабству: все, кому ненавистно безбожное бремя этой прогнившей власти…
Июль 1865 года
Из письма Эзры Скарборо Дэвиду Ноксу
И передай этому старому черту Такертокеру, что если он еще будет ломаться, как (зачеркнуто), и не поторопится, то упустит возможность, подобной которой не выдавалась за двести лет.
Эскадра, прибытия которой вожделел Эпес, вошла в Чесапикский залив. Эти корабли действительно чудовищны. На данный момент воевать с теми, кто располагает таким оружием, – прямое самоубийство. Нет, их надо иметь на своей стороне. Собственно, даже дурак Мэйсон давно это понял. Теперь нам предстоит переиграть его. Собираюсь в Хеврон, хочу сам встретиться с русским консулом и убедить его, что мы не имеем ничего общего с теми радикалами, что собирались напасть на консульство, напротив, мы желаем, чтоб Галаад стал просвещенным, развитым и демократичным государством и в этом качестве явил себя миру.
Если Такертокер решится подписать Декларацию об отмене рабства, можно будет выступать. Большинство населения и так на нашей стороне, а публикация этого документа и доведение его до сведения Евро-Азиатского альянса (с японцами я уже связался) обеспечит нам поддержку мировых держав…
Божьи мельницы мелют медленно – но мешки нужно подставлять быстро.
6. Не слишком большая игра
Госпожа Санада О'Рэйли имела одну характеристическую особенность. То есть особенностей у нее имелось превеликое множество, но эта как-то была нарочито заметна. Она плохо различала людей в лицо. Коммандер Сато, после того как она перепутала его, здороваясь сначала с Ватари, а потом Макино, решил было, что это из-за плохого зрения. Однако ж, судя по тому, как сноровисто управлялась Мэри Комацу со своим хитрым железом, зрение у нее было превосходное. Только избирательное. И память избирательная.
Доктор Вада пояснил:
– Это случай, в медицине описанный. Она запоминает только то, что считает для себя нужным. Вот Сакамото-сэнсэя сразу узнала, а людей, с которыми встречается ежедневно, не различает. Обидно, правда? – и ядовито усмехнулся.
Если он решил проехаться по очевидной для окружающих неприязни старпома к Сакамото, то напрасно изощрялся. Сато был слишком занят, чтоб соперничать с консультантом, а О’Рэйли-доно была откровенно не в его вкусе, – а если бы и нет, сейчас она приписана к команде, старпом же был категорическим противником неуставных отношений. Чего не скажешь о докторе. Он совсем не скрывал намерений свести с барышней-оператором более близкое знакомство. Пока что безуспешно. Мэри Комацу не жаловалась на здоровье, и поводов обращаться в лазарет у нее не имелось. А в технический отсек, согласно правилам, имел допуск ограниченный круг лиц, остальные могли попасть туда только с разрешения капитана – и каким бы образом доктор стал объяснять Эномото-тайса, зачем ему туда понадобилось? Спирта принести для протирки деталей? Оставались встречи в кают-компании – но барышня Санада за общим столом появлялась редко, и отнюдь не потому, что стеснялась, или, напротив, брезговала обществом господ офицеров. Она столь увлеченно занималась монтажом устройства для беспроводной связи, что забывала есть и даже спать, – так рассказывал инженер. А больше он не рассказывал ничего, потому что о том, как продвигается работа, О’Рэйли-доно докладывала лично капитану – тогда и выныривала из недр технического отсека – в рабочих штанах и косодэ (это, надо думать, и были ее «личные вещи»), с волосами, забранными под косынку. При этих докладах почти всегда присутствовал Сато, порой Ватари, и даже Сакамото почему-то однажды пригласили. А вот доктору там делать было нечего, так что еще большой вопрос, кому здесь было обидно.
Помимо передатчика, госпожа Комацу должна была установить в техотсеке вычислительную машину, способную перерабатывать данные, с этого передатчика полученные. Собственно, первой специальностью Мэри Комацу и было создание программ для машин Бэббиджа. До того, как попасть в научный центр в Сирояме, она стажировалась в Эдинбургской вычислительной школе, основанной леди Лавлейс.
