Значит, художница и впрямь прислана не только для того, чтобы писать портрет. Приятно сознавать, что не ошибся.
Кардинал милостиво протянул руку, и Хасекура приложился к перстню: еще один обычай, к которому трудно привыкнуть.
– Вы можете продолжать наслаждаться музыкой, господа. Брат Луис присоединится к вам позже, я хочу еще перемолвиться с ним несколькими словами.
Граф и посол покидают террасу, за ними – переводчик, чьи услуги так и не понадобились. Рядом с кардиналом остается только миссионер – высокий, костлявый, в коричневой рясе.
– Я рад, брат Луис, что внял вашей просьбе, – говорит кардинал. – Теперь я вижу, что в конечном итоге ваши усилия послужат торжеству благого дела. Хотя я понимаю, что вами движет. И вы правы: вероятно, вас следует сделать епископом.
– Ваше высокопреосвященство! – В голосе Сотело слышится отнюдь не благодарность, напротив, он, скорее, огорчен. – Мне казалось, что вы свободны от царящего в Риме предубеждения против испанцев.
– О, я не питаю вражды к испанцам. Наш орден основал испанец. Именно испанский посол спас меня от смерти в парижской тюрьме. Но я также осведомлен, как испанцы относятся к потомкам новых христиан. Даже к тем, кто является верными служителями церкви. Ничем не лучше, чем к тем, кого подозревают в ереси, пусть и незаслуженно.
Сотело, при всей своей вспыльчивости, воздерживается от ответа, кардинал продолжает:
– Вы хотите стать истинным рыцарем церкви, утверждающим ее власть на новых территориях, но как мирским рыцарям нужны для защиты доспехи и щит, так для вас щитом должен стать епископский сан. Не только для защиты от язычников. Не столько от них. И я не стану вас за это осуждать. Пойдемте, брат Луис, дослушаем музыку. Тот мадригал, что сейчас исполняют, доставил мне истинную радость в часы сочинений.
Великий инквизитор, в прошлом – еретик, и миссионер из семьи конверсо
[18] возвращаются в зал, где дон Фелипе Франсиско героически продолжает внимать концерту. Де Виверо направился к племяннице хозяина, дабы выразить ей свою признательность за приглашение. Возле посла стоит Амати, ему не то чтобы не нравится музыка, но он тяготится бездеятельностью и напоминает о будущей встрече с синьором Контарини, представителем Венеции в Риме. В присутствии кардинала у него хватило ума помалкивать об этом. Беллармин, возможно, и широко мыслящий человек, но вот его святейшество… К Светлейшей республике он определенно относится хуже, чем к полуеретической Франции.
Хасекура, конечно же, помнит о встрече. Она необходима. В Севилье согласились торговать с Японией, но тамошние купцы хотели держать торговлю в своих руках; о том, чтобы допустить к себе корабли из языческой пока страны, и речи не было. Контарини дал понять, что Serenissima
[19] не будет так строга на этот счет. Правда, кораблей, способных пересечь океан, в распоряжении Сэндая почти не было. А они должны быть. О чем, главным образом, Хасекура Рокуэмон и собирался разговаривать с Контарини. Пока же, внимая этой странной музыке, он вспоминал в деталях беседу с Беллармином, которую, безусловно, со всей точностью должен довести до Масамунэ-сама.
Земля не является центром мироздания, и Солнце не вращается вокруг нее.
Не очень понятно, но господину определенно понравится.
Из семейных архивов клана Датэ
Около 1193 года
Фудзивара Томомунэ, называемый также по имени владения Иса Томомунэ, совсем не хотел, чтобы его сейчас хоть как-нибудь называли, а пытался понять, зачем двоюродный брат, человек в целом достойный, разумный и не жестокий, попросил его почтить присутствием и так далее… с учетом вчерашнего.
Вчера принимали дорогих гостей, представителей Ставки. Сначала обсуждали грядущий поход на север, потом пировали. Полная искренность подразумевала употребление спиртного в количествах, при которых дурные намерения сами валятся с языка. Еще одна – сравнительно новая – обязанность главы ветви. Необременительная – дурных намерений в отношении Ставки у Томомунэ не было, ростом не вышел. Были одни добрые – сходить под началом сёгуна на север, повоевать с северными родичами, разложившимися до неприличия, отличиться, добыть славы и земли. Какие еще бывают намерения у человека из воинского крыла придворного рода?
А что враги на севере носят ту же фамилию, что и он сам, – так думать нужно было. И не ему, а им – и раньше. Можно не платить столице налогов. Можно также принять у себя беглого сёгунского брата, Ёси-цунэ. Вот чего нельзя – это по просьбе сёгуна брата этого убить, у себя междоусобицу устроить… и по-прежнему не платить налогов. Воевать северянам пришлось бы в обоих случаях, во втором нельзя было победить, а поражение…
Так что не ждало, пока вчерашнее выветрится?
Фудзивара Томомунэ осторожно садится, медленно выравнивает голову и смотрит на двух воинов, желающих поступить в его службу. Кузен, однако, молодец и смелый человек. Нужно будет поблагодарить его потом. Тот, что постарше, справа, – Тайра Цунэхиса, его уже больше года по всей стране ищут. Второго Томомунэ не знал, но фамильные черты не спрячешь.
Цена… Совсем недавно ценой поражения было подчинение. В крайнем случае – ссылка. Конечно, если удалось уцелеть в бою. Теперь нет. Тайра подняли ставку, Минамото в ответ подняли ее втрое. Только смерть. И не только твоя. Томомунэ не видел, как в столице резали белокожих детей – настоящих и предполагаемых Тайра. Видел он другое, а об этом – слышал. Увиденного, впрочем, было достаточно.
Теперь эти люди, вероятно, до того скитавшиеся где-то по лесам, пришли к нему просить убежища – где прятаться воину, как не на войне? – и рискуют и его головой… Да?
Нет, думает он. Они – нет. Это могу сделать только я, если приму их. Минамото-но-Ёритомо, господин сёгун, совершил ошибку. Поражение – это смерть, – таковы новые правила. Но если цена за кражу рыбы и кражу страны одна и та же, что будет красть разумный человек?
– Я буду рад принять службу таких людей, как вы, – говорит Фудзивара-но-Томомунэ. – Если у меня будет повод вспомнить ваши имена, у вас появится причина их забыть.
В переводе – покажите себя и сможете называться именами новых владений.
«И если вы не нарушите ваше слово, – думает Томо-мунэ, – я не нарушу свое, потому что цена одинакова».
Хорошо, что пир был вчера, а не сегодня.
Месяцы и месяцы спустя Фудзивара-но-Томомунэ, которого еще называют Иса Томомунэ, но детей его и внуков будут называть иначе, опять принимает людей Ставки – в наспех убранном доме, в новых северных владениях. Принимает, выслушивает со всем подобающим вниманием, недоуменно качает головой. Беглые Тайра? Какие вдруг Тайра? Моя несчастная родня, осмелившаяся восстать против Великого господина, прятала только Минамото… и не особенно хорошо прятала. У меня? Да что вы – разве не на ваших глазах я собирался в поход, не на глазах Великого господина воевал и одерживал победы, не в присутствии свидетелей раздавал пожалованные мне земли? Есть у меня вассалы – Ямагучи, Ватари, Хасекура… Откуда быть Таира?
