О-Сэн обгоняет процессию, выезжает вперед, вместе с людьми, что дал ей Маэда. Кто бы возразил – ей хочется поскорее обнять детей, с которыми она была разлучена.
Но прежде она должна рассказать мужу – а он, несомненно, выедет ей навстречу – о том, что произошло в Осакском замке. И о том, кто сопровождает княгиню в Айдзу.
О признании тайко Уэсуги известно – уж этому посланию Сигезанэ не просто позволил просочиться, он его переправил через кордоны. Но произвело оно меньшее впечатление, чем рассчитывали в ставке. Мало ли какую подделку могли они там состряпать. А даже если это и правда, что с того? Тайко признал Хидэёри своим наследником, и справедливость Уэсуги требует сражаться за его права. Но то, что Наоэ слышит сейчас…
– Значит, дома Тоётоми больше не существует…
Они могли бы сражаться и за тень Тоётоми. Мстить за него. Но после предательства Ёдо – это уже не справедливость. Наоэ никогда не обольщался насчет умственных способностей О-Тяти, но не предполагал, что она способна на такую вселенскую глупость.
Насчет мотивов противника он тоже не обманывался. Они сделали благородный жест, зная, что Уэсуги оценят его по достоинству. И не захотят оставаться в долгу. Да, там, в ставке, очень хорошо знают, что такое клан Уэсуги. И долг, который им придется выплачивать, будет велик.
Путь до замка они проделывают в молчании. Когда перед взором О-Сэн предстает громада Айдзу-Вакамацу, она щурится и произносит слова, которые Наоэ уже слышал от своего господина:
– Мне не нравится этот замок.
– Это хорошо, – откликается он, – потому что скоро нам придется его покинуть.
Хонда Масадзуми, возглавляющий отряд сопровождения, не торопится. Он спешил, когда по осени дважды пересек эти земли в одежде гонца. Теперь он должен был внимательно рассмотреть то, что не было времени разглядывать прежде. И видит он достаточно, чтобы понять: несмотря ни на что, клан Уэсуги еще способен доставить изрядные неприятности господину Хидэтаде. Если Кагэкацу не проявит должного благоразумия.
Принимают его без пышности – ясно, что Уэсуги сейчас не до роскошеств, – но со всей возможной, несколько старомодной учтивостью. И приватная беседа с князем и его советником состоялась, как только эта учтивость позволила.
Хонда Масадзуми не сразу переходит к сути дела, он вкратце излагает общую ситуацию. Кагэкацу слушает его, по обыкновению молча, и Наоэ кажется, что нечто подобное с ними уже было – и он был уверен, что князь чувствует то же.
Ода Нобунага, уничтожив клан Такеда, вознамерился сделать то же и с Уэсуги. В Этиго только что пережили междоусобную войну, силы были, и все же они противостояли генералам Оды – и храбростью самураев Уэсуги, и стратегиями советника, которому тогда было лишь двадцать три года. Вряд ли ум и отвага помогли бы одержать окончательную победу, но они позволили продержаться, пока Ода не погиб, и его генералы не отступили.
А потом в Этиго приехал Хидэёси, еще не тайко, а кампаку
[12].
Не привел войска, а прибыл с малой свитой – уговаривать Уэсуги перейти под его руку. Тогда немало горячих голов лелеяли мысль убить самонадеянного выскочку, и многие вассалы Уэсуги порывались сделать это немедленно, но Наоэ не позволил. Не только потому, что без Хидэёси страна вновь рухнула бы в пропасть всеобщих войн, но и потому, что тот пришел не побеждать, а убеждать. Да, за аргументами стояла сила, но он проявил должное уважение. А Уэсуги умели это ценить. И они склонились перед силой слова, не оружия.
Неужели теперь происходит то же самое?
Хонда рассказывает о грядущем походе Симадзу на Рюкю, и Наоэ вновь согласно кивает – это тоже было. Тогда регент отправил их, новоиспеченных вассалов и союзников, завоевывать остров Садо с его золотыми рудниками. Садо еще со времен Кэнсина был для Уэсуги тем же, что Рюкю для Симадзу. И в конечном итоге от этого выиграли все: и Хидэёси, и Уэсуги, и островитяне, получившие более справедливого правителя, чем Хонма. Хидэтада усвоил чужой урок. Это не так уж плохо… И едва старший советник приходит к такому выводу, как Масадзуми излагает условия своего господина. Они более жестки, чем те, что предлагал регент, но и ситуация сейчас иная. И главное – цена. Этиго, их родина, которую они неохотно покидали ради обильного и обширного, но чужого Айдзу. Советник уверен, что князь согласится, но прежде…
– Это все? – опередив Наоэ, спрашивает Кагэкацу.
– Нет.
Так и есть. Самое неприятное оставляют напоследок.
– Есть еще одно препятствие установлению мира и спокойствия в Присолнечной. Клан Санада.
– Токугава хочет, чтобы Уэсуги выступили усмирять Санада? – Наоэ, быть может, слишком резок.
– Разумеется нет. – Как же, усмирять. Объединять силы, вот как это называется. – Хидэтада-сама желает, чтоб вы, господин советник, отправились в Уэду и передали его приказ сдаться. Ведь вы друзья с младшим Санада? Вы сумеете их убедить.
– Какая судьба им предназначена? Казнь? – Наоэ почти не сомневается в ответе: злопамятность у Токугава в крови.
– Не стану скрывать – Хидэтада-сама склонялся именно к такому решению. Но господин Санада Нобуюки нижайше молил его смягчить участь отца и брата. А он один из самых верных вассалов Токугава и прекрасно показал себя в этой кампании.
– Отчего же господин Хидэтада не послал его с приказом?
– Иэясу-доно так бы и сделал. – Хонда не может сказать больше, однако Наоэ и так его понимает. Именно стараниями Иэясу старший сын старого Санады перешел на сторону Токугава, и Иэясу же он был верен. Останется ли он верен Хидэтаде, последний не знает. Возможно, кровные узы окажутся крепче вассальных. Особенно, если речь идет о Санада.
– Если на то будет воля моего господина, я исполню приказ Хидэтады-доно.
Ясно, что это не стремление потянуть время. Кагэкацу почти не вмешивался в беседу, но окончательное решение – за ним.
– Я подожду решения его светлости. – Хонда кланяется.
– Ты пойдешь на это? – спрашивает князь, когда остается с советником наедине. Он не договаривает. К чему лишние слова? Последовав приказу, Наоэ потеряет лицо в глазах многих – независимо от того, чем закончатся переговоры. Это всегда унизительно, а для столь уважаемого человека – унизительно вдвойне.
– Да. Они ясно дали понять: «Ты начал эту войну, тебе ее и заканчивать».
– Мы ее начали.
– Неважно. Тот, кто проиграл, может убить себя, чтобы не запятнать чести и сохранить гордость. А может начать новую игру на новой доске. Сейчас мы потеряем многое…
– Проклятие Кагэторы…
– Я не верю в него. А если оно и было, моя гордость – небольшая цена за выживание клана. Уверен, господин Масаюки меня поймет.
Узнав, что советник готов выехать, Хонда вручает ему письма из ставки и спрашивает:
