Собственно, гульбище уже догорало. Запасы медицинского спирта, изъятые из взломанного вагончика биолаборатории, и брага, добытая пронырливым Затворновым, какими-то неисповедимыми путями подходили к концу. Периодически то одна, то другая парочка, поддерживая друг друга, исчезала в соседней клетушке, служившей обычно чем-то вроде свалки запасных матрацев, одеял и прочего мягкого хлама.
Затворнов, получивший «за отвагу и героизм при штурме Рокпилса» сержантские лычки, стряхнул с коленей какую-то невыразительную б…ь и нетвердыми шагами направился к выходу – проверить караулы. Он был старшим группы и еще пытался сохранять остатки ориентации.
Выбравшись на улицу, Затворнов прислонился к корявой стене барака, пытаясь справиться с отвратительным кислым комом, залепившим глотку. Сглотнул – тошноту удалось побороть – и медленно поплелся за угол, пристраиваться по малой нужде. Ночь была теплой, безветренной. Если бы не платиновый полусерп Селены, вынырнувший из слоистых зеленоватых облаков, – совсем земная ночь. Сочно-синяя темнота неподвижного неба, крупные редкие звезды… Затворнов заплакал – мутно, с каким-то мелким прихлюпыванием, и тут из-за угла сухо рассыпалась автоматная очередь.
* * *
…благо этот недоумок высадил полрожка в воздух – был пьян. Валерьян, на ходу бросив своим: «Связать!» – выдрал автомат из рук ошарашенного часового и побежал к бараку. Собственно, нечто подобное он и ожидал увидеть, но все равно было противно и немного мутило, как от спертого воздуха в общественном сортире. «Защитнички» были достаточно пьяны, чтобы не оказывать сопротивления, и недостаточно, чтобы не узнать его, Валерьяна. Консульский ранг все-таки имеет некие преимущества. Даже короткая очередь в потолок, выпущенная Валерьяном не без некоторой картинности, была, пожалуй, уже излишней.
Ребята достаточно быстро разоружили смутно соображавших героев и остервенело загоняли в соседнюю комнату перепившихся шлюх. Шлюхи, не понимаючи, липли к новоприбывшим и только после нескольких неразборчивых ударов, поскуливая, плелись в импровизированный карцер.
«К черту – дальше сами разберутся», – Валерьян вышел на крыльцо, чтобы не видеть всех этих полуголых упившихся баб, трезвеющих растерянных «героев», потно-животного месива… Автомат он машинально продолжал держать в руке.
* * *
Затворнов, тщетно пытающийся протрезветь после второй очереди, отсиживался за грудой нестандартного горбыля, сваленного в восстановительной суматохе в пятнадцати метрах от входа в барак. Мысли метались смутные: «Рокеры недобитые… Ребята там… Перебьют…» И тут дверь распахнулась и в светящемся квадрате возник черный силуэт с автоматом в правой руке. «Ну, держитесь, гады!» – героически подумал Затворнов и, поймав фигуру в пляшущую прорезь прицела, надавил на спуск.
МЕМУАРЫ ВАЛЕРЬЯНА
Коротко о последствиях инцидента в ночь с 25 на 26 августа. Операция по усмирению подпивших героических защитников окончилась малой кровью: я был ранен в плечо навылет. Меткий выстрел нажравшегося сержанта Затворнова, с перепугу принявшего меня за недобитого рокера. Котята и шлюхи были изолированы друг от друга и заперты в бараке, охрану я возложил на своих ребят, вооружив их конфискованными автоматами. 26-го утром, в понедельник, злые и непроспавшиеся «чертенята» поперлись на работу, а я засел за рацию – предстояло неприятное объяснение с Казаковым. Представляю обалдение Великого Координатора, когда на него, только что нежившегося в теплой герцогской кроватке, обрушилась моя информация. Последовало минут двадцать непрерывного мата, после чего Казаков, выговорившись, принялся командовать. Даже металл в голосе прорезался. Беда, если политические боссы нанюхаются сладкой и безоговорочной военной власти…
Короче, к полудню из Первограда прибыл мрачный Маркелов, на которого Саня сообразил возложить руководство поселком, временно отстранив меня. С трудом удалось убедить ребят не поднимать бучи. Сам координатор в сопровождении генералиссимусса Голубева и пяти Следопытов на белом броневике въехал в Новомосковск часов в 16 и, за неимением гимназии (рокпилсский вариант – публичного дома), которую требовалось сжигать, и наук, которые требовалось упразднять, произнес при стечении народа прочувствованную речь. Суть ее сводилась к тому, что в такой ответственный для государства момент… и виновные, безусловно… мать-мать-мать…
Мои возражения были кратки: наши ребята уже разок стояли под дулами автоматов. Вину за падение Новомосковска они возлагают исключительно на оборзевших военных, и, какими бы те ни были победителями, нефиг напиваться и вести себя как свиньи, причем свиньи тяжеловооруженные. Кажется, я был трагически импозантен: рука на перевязи, мешки под глазами и проч. Народ, не остывший от ночных событий, ворчливо безмолвствовал. В толпе явственно выделялись свежими синяками и повышенной мрачностью Марков и Антонушкин, пытавшиеся, уже после инцидента, перехватить эстафету у Котят (в смысле рокпилсских баб) и подвергнутые за это рукоприкладству воспитательного значения.
Разоружив своих ребят и передав охрану шлюх и нашкодивших Котят Следопытам, я вместе с Казаковым, Голубевым, длинным караваном конвоируемых etc. отбыл в Первоград – для разбирательства.
Колонна с пленными легионерами пешим ходом выступила из Рокпилса одновременно с белым броневиком координатора. Изобретательный Кондрашов, назначенный старшим колонны, вспомнил опыт колонизаторов Африки и гнал арестантов по этапу, привязав гроздьями к длиннющим бревнам. Административный ляпсус Казакова: Кондрашов получил приказ, строжайше запрещающий заходить в какие-либо населенные пункты (читай – Новомосковск). Кажется, он так ничего и не понял… Комендантом Рокпилса (читай, военным диктатором) был временно назначен сержант Следопытов Фомин, один из любимых молодых консулов Казакова.
* * *
В Первоград прибыли часам к десяти вечера. Голубев, всю дорогу подчеркнуто не разговаривавший с Валерьяном, был решителен и мрачен. Котята, с которыми Голубев беседовал всю дорогу, были смурны и нерешительны, скорее даже растерянны, и вообще вид имели непрезентабельный. Про шлюх и говорить нечего. Казаков, успевший по пути обменяться несколькими фразами с Валери и выработать контуры паллиативной платформы к будущему Совету, был мрачен и задолбан. Валерьян мрачно кривился от стреляющей боли в раненом плече и при каждом толчке тихо матерился сквозь зубы.
«Защитник», любовно ухоженный для торжественного въезда в Первоград, весело зеленел свеженадра-енной броней, на которой выделялись царапины и сколы от рокерских пуль.
Встреча, уготованная победителям над рокерами, прошла со скомканной помпезностью – народ в недоумении взирал на разоруженных Котят, да и вид военнопленных шлюх был не грозен, а скорее диковат и жалок. Координатор быстренько отбарабанил заготовленную речь и перешел к заботам более насущным: временному размещению рокпилсских девиц, охране оных и подготовке грядущего Совета. Нашкодившие Котята укрылись с глаз долой в караулке, под негласным домашним арестом. Валерьян ковыляющим галопом направился в медпункт, для перевязки.
– Герой… защитник демократии, горе ты мое… – ворчливо выговаривала Вика, легкими касаниями намазывая вспухшее Валерьяново плечо антисептической дрянью. Дрянь была розовато-зеленого цвета и запах имела специфически-противный. Валерьян кивал с покаянной покорностью и периодически, улучив момент, умудрялся поцеловать левую Викину руку, не заляпанную мазью. Вика весело обижалась.
