К утру все было кончено.
Мост уничтожен, Ярина, чуть живая, изломанным кустом на дворе свалилась, Леся стояла растерянная, потрясенная, поникшая. Со злом, таким злом — беспощадным и жестоким, она столкнулась впервые. Потом опомнилась, кинулась к Ярине, засуетилась вокруг нее, отчаянно мне выхаживать несчастную помогала. Спасли.
И вот теперь я сидела за столом сгорбленно, мешала чай дрожащей рукой, и ждала, пока ответит Ульгерда.
Ждать пришлось долго.
А когда ответ засияло блюдце, я чуть свой чай не опрокинула — Ульгерда была не в доме зятя, и не в своей избе за чертой города, и даже не близ города — ведьма находилась на Ведьминской горе. Оттуда, из пещеры, в каких доживали свой век иные дорого за ошибки заплатившие, старые ведьмы, устало поглядела на меня ведьма, тихо повинилась:
— Прости меня, Веся, да только времена настали смутные, и врагов опасаешься и друзей. Но вижу ты не умертвие, уже легче.
«Легче»?
Я в таком состоянии, что готова выть от отчаяния, как в ситуации такой может стать «легче»?
— Как ты, девонька? — спросила Ульгерда.
Тяжело мне, больно, гневно, тягостно…
— Плохо, — тихо ответила ведьме.
Та кивнула, самой было не весело, да только нашла в себе силы, и о происходящем мне поведала:
— Над Славастеной и Изяславой суд был. Правда вскрылась страшная. Славастена ведьмою не была, никогда не была, за себя молодую ведьму на испытания выставила, да жизни лишила опосля, силу ее себе присвоив. Изяслава силу отдала сыну, и факт этот скрыла. Обеих ведьм подвергли бы изгнанию, да что-то вдруг изменилось у них. Сперва Изяслава, за ней Славастена, в ноги Верховным кинулись, просили любое наказание назначить, только не изгонять. Особливо Славастена молила. И на все согласилась, все поведала, любое содействие оказать возжелала. От чего так — вскрылось вскорости. Архимаг есть, Агнехран, слышала о таком?
Сердце при имени том вздрогнула, да все же удержала я эмоции, кивнула, тихо ответила:
— А кто не слышал?
— Твоя правда, — согласилась Ульгерда.
Помолчала, да и поведала.
— Сильный маг, из простых выбился, из самых низов. Императору правой рукой был, от того и переговоры вел, дипломатические. С тем и к королю нашему Казимиру явился… Явился, да и пропал. Он пропал, и два архимага королевских вдруг тоже пропали. Император континента сильно гневался, своих магов на поиск прислал, одного из них видела ты — Заратарн эльн Тарг, тот что на базаре тебе повстречался, на свою беду. Да только не нашли Агнехрана. Столицу прочесали вдоль и поперек, по городам да весям шастали, и не нашли. А тут вдруг, вот те чудо, объявился. К королю пришел, сам. Стражу придворную раскидал не глядя, а короля Казимира, нашего, порталом вышвырнул к императору. Тот уж и суд провел, и казнить успел. На престол королевский назначил Яромира, старшего сына Казимира. Да на том дело не успокоилось — Тиромир, сын Славастены, и отец его, Ингеборг, в бега кинулись.
Я сидела ни жива, ни мертва.
Чай помешивать перестала — руки дрожали.
А Ульгерда продолжила:
— Да только на том дело не кончилось, Веся, к себе в империю Агнехран не вернулся, здесь остался. Своих магов собрал, патрули в каждый Заповедный лес отправил. И вскрылось страшное… Знаешь ли ты, сколько их осталось, Лесов Заповедных, Веся?
Знаю.
— Один, — тихо сказала Ульгерда. — Один лес и остался, Веся. Твой.
— Это в нашем королевстве, — выговорила с трудом. — А за рекой только Гиблый яр пострадал и…
— ТВОЙ, ВЕСЯ! — криком оборвала меня ведьма. — На все королевство! На всю империю! На весь континент наш! ТОЛЬКО ТВОЙ ЛЕС!
Не ведаю как, но упала чашка моя, пролился на пол чай не выпитый. Оторопела я.
— Как? — прошептала едва слышно.
Ульгерда лицо ладонями закрыла, так что только кончик носа ее зеленого и виден был. Посидела, успокаиваясь, вновь на меня посмотрела и сказала:
— Не только ведуньи пострадали, Веся. Совет Верховных клич кинул, да и вышло так, что… не досчитались мы многих. Очень многих… Что делать, еще не ведаем. Совет принял решение о глухой обороне. Вылеты с горы поодиночке запрещены. Вся подвластная нечисть стягивается к горе. Из сундуков ужасающие, забытые амулеты достаются. А самое страшное в том, Веся, что враг нам неведом. Не знаем мы его, не ведаем. Да только по всему выходит, затесался он в наши ряды, подобрался близко, так близко, что ходить надобно бы даже среди своих с оглядкою.
И это ведьмы…
— От чего с оглядкою? — спросила шепотом.
А сердце уже знало ответ, сердце его чувствовало.
— Потому что двух ведьм гора не пустила, — прошептала Ульгерда, с болью, с тоской на меня глядя. — Знала я их, уже лет двести как знала, сильные ведьмы были, да поплатились как и я в свое время, от того и кожа зеленая, и глаза желтизной отдают… Мертвяками они оказались, Веся, обе мертвяками. Да не простыми — все сохранилось, ум, знания, сила… жизни только не было. И я их за своих признала без мыслей сомнительных, и беды в них не увидала… а была беда, Веся. Была.
Что сказать? Что тут вообще сказать-то можно?
— Береги себя, Ульгерда, — прошептала я, связь прерывая.
И осталась сидеть, понуро глядя в потемневшее серебряное блюдце. Сил не было. Ни на что уже не было. Домовой и чаю подлил, взамен пролитого, и пол вытер, и даже ягоды попытался подсунуть, да не до еды мне. Ни до чего уже. Если ведьмы в глухую оборону ушли — значит и мне придется. Чащу звать, лес изолировать, меры предпринимать. А еще как-то в глаза Ярине посмотреть, ведь придется, придется, как ни крути, правду ей сказать. Не потяну я Гиблый яр, не сумею, тут бы свой сберечь, и то не ведаю как.
И вдруг яблочко наливное, само к блюдцу подскочило, да закрутилось-завертелось быстрехонько, я и сделать ничего не успела, как на меня взглянули глаза синие.
И архимаг спросил с усталой усмешкой:
— А так ты меня не боишься, Веся?
Я застыла. Домовой, что собирался в печку юркнуть застыл тоже. А опосля опомнился, подошел осторожненько, да и отобрал у меня чашку с чаем горячим, видать, чтобы не разлила, на себя-то.
— Здравствуй, Тимохий, — произнес маг, кивнув домовому. — Как она?
Домовой мой, затылок почесал, плечами пожал да и ответил:
— А не жрет ничего, на глазах тает как снег. Отлежаться бы ей, да кто ж слушает. Леший ей не указ, я не указ, Лесная сила явилась, на эту под сосной стонущую поглядела, да и убралась восвояси, даже слова не сказала. А так все хорошо, благодарствуем за заботу.
— Пошел вон! — как-то не слишком вежливо, высказала я.
Глянув на меня, домовой скорбно добавил:
— А еще вот, совсем с нервами не порядок.
