К этому времени и сам Фридрих Бернгардович, как супруг, перегорел. Чувство его угасло. Двуличное поведение жены открыло ему глаза. Он стал подумывать о разводе. Тем более, за время пребывания мужа в больнице Фаина Лазаревна совершила мрачный поступок, она выписала Фридриха Бернгардовича с жилплощади. Жить в одной комнате с больным казалось ей невозможным. Как ей это удалось, выше нашего понимания, но паспорт Фридриха Бернгардовича украсился зловещим штампом, указующим на отсутствие места проживания — прописки, без которой советская жизнь просто немыслима.
Фридрих Бернгардович отправился к тогдашнему Председателю Киевского горсовета Давыдову. У Давыдова были перед ним обязательства. Гольдфрухт собирал для Давыдова машину, на которой тот долгие годы разъезжал. Несколько раз машину приходилось ремонтировать, и заслуга в том, что она все еще выезжала самостоятельно с горсоветовского подворья, полностью принадлежала Гольдфрухту. Поэтому в Квартирном отделе его без волокиты поставили на учет. Но жилья было мало, к тому же Фридрих Бернгардович, как туберкулезный больной и инвалид, нуждался в улучшенных условиях. Дело затягивалось на годы.
В это время в квартире по тому же адресу — Круглоуниверситетская 4 освободилась комната — двенадцать метров. Прежнюю жиличку — крупную спекулянтку осудили, имущество конфисковали, комната стояла пустой. Гольдфрухт без всякого разрешения туда вселился. Квартирный начальник, которого он известил, принял известие о вселении со сложным чувством. Конечно, это незаконно, общая квартира, он не имел права Гольдфрухта вселить, тем более, больного. Но такое решение помогало, хоть временно, закрыть квартирный вопрос, давало передышку. А там будет видно.
Таким образом, проблему проживания в Киеве Гольдфрухт на время решил. Но в командировках (а по своей новой работе он много бывал в командировках) это сильно осложнило ему жизнь, без прописки его не принимали в гостиницу. Приходилось Фридриху Бернгардовичу ночевать, где попало, пока его сотрудники нежились на гостиничных простынях. И это при том, что Фридрих Бернгардович был их начальником (об этом чуть позже). Все это создавало трудности.
В квартире, кроме Гольдфрухта, проживало немало народа. Семья Гороховых, семья Берковичей и одинокая старушка, оставшаяся безымянной ввиду тихого, практически бесплотного существования. Живет, ну, и ладно.
Самую большую комнату занимали Гороховы — сорок квадратных метров. Это оказалась семья будущей жены, о чем Фридрих Бернгардович пока не подозревал. Тамара Бенедиктовна Горохова отбывала срок в лагере. Ее судьба складывалась до сих пор не очень счастливо. Был муж — журналист, она во время войны работала где-то в издательстве корректором. Там в Свердловске они с мужем познакомились, там родился сын. Отец Тамары Бенедиктовны — Бенедикт (Хайм) Давидович Горохов занимал видную должность в МВД УССР. Он был там крупной шишкой в Финансовом управлении, чуть ли не главным начальником. В тридцать седьмом году, когда шли аресты, Борохов взял отпуск, уехал к родственникам, и пересидел период бурь. Видно, что умный человек. Во время войны Борохов был в армии где-то неподалеку от будущего министра, поэтому, когда начались гонения на евреев, обратился к фронтовому (или партизанскому?) соратнику с вопросом, как ему быть. Уходить? Сменить имя отчество? В общем, что делать? Министр успокоил, один такой Хайм-Бенедикт (так дословно он и сказал) в его ведомстве укладывается в процент нормы, и Горохов остался на службе. Это был человек домашний, любил портняжную и сапожную работу, сам шил и подбивал каблуки всей семье. Дома ходил в еврейском головном уборе — кипе. Сохранились снимки Горохова в кипе и в милицейской форме, правда, не сразу, а отдельно (но и так непросто поверить). У Тамары Бенедиктовны случилась какая-то история с мужем, в результате которой она осталась одна, и отец помог ей устроиться в книжный магазин — был тогда такой на углу улиц Саксаганского и Красноармейской. Там она работала продавцом. Потом в магазине обнаружилась недостача, Тамара Бенедиктовна была абсолютно не причем, но ее несправедливо осудили. Такое случалось, несмотря на повышенную бдительность, а, может быть, именно поэтому. Отца к тому времени из органов уволили, и, хотя гражданскую должность он получил завидную — Главный бухгалтер мебельной фабрики имени Боженко, но дочери помочь не смог. Мать работала заведующей Областным библиотечным коллектором, и жили бы они, можно сказать, беспечально, если бы не судьба дочери. Тамару Бенедиктовну отправили на лагерь, где она и находилась до амнистии по случаю смерти И.В. Сталина.
После возвращения в родительскую квартиру Тамара Бенедиктовна познакомилась с Гольдфрухтом. На нее было тогда тяжело смотреть, ноги, опухшие в лагере, не влезали в туфли. Фридрих Бернгардович легко сходился с людьми, так же легко он сошелся с будущей женой. Первым чувством была жалость. Бывший лагерник — он был солидарен с людьми сходной судьбы. Это был опыт, недоступный пониманию со стороны. К тому же Фридрих Бернгардович обладал еще одним достоинством — он легко (но не легкомысленно) относился к деньгам. Предложил женщине помощь на первое время. Деньги у Фридриха Бернгардовича были — два года лечения ему шла зарплата. На себя он тратил мало, а аппетиты коварной жены сумел вовремя обуздать. Деньги хранил в сберегательной кассе, в начале Бульвара Шевченко. Себе в новую комнатушку купил только приемник, и то неудачно. Как-то в дверь позвонили, он открыл, без слов в квартиру вихрем ворвалась тогда еще законная жена Фаина Лазаревна и приемник унесла. Фридрих Бернгардович не оказал сопротивления. Теперь Фаина Лазаревна относилась к нему очень ревниво, следила за каждым шагом. Отношения стали враждебными, семья не могла простить Гольдфрухту разрыва, а теща — домохозяйка выбегала вслед за Гольдфрухтом на крыльцо и кричала ему в спину голосом актрисы Раневской — Вот шпион прошел, американский шпион. Держите его, держите.
Конечно, это было очень некстати. Развод Гольдфрухту категорически не давали, Фаина Лазаревна одумалась и настаивала на возвращении беглого мужа в семью. Теперь, когда появилась Тамара Бенедиктовна, это стало совершенно невозможно. Но и открыть свои отношения (женщины — соседки, через лестницу) было неразумно. Появились проблемы. И тут, в дополнение ко всему, по той же амнистии вернулась хозяйка комнаты. Фридрих Бернгардович приехал из командировки и нашел свои вещи в коридоре. Собственно говоря, и вещей почти не было. Отвоеванный у жены приемник Фридрих Бернгардович тайком вручил Тамаре Бенедиктовне, рассчитывая, что туда не дотянутся жадные руки Фаины Лазаревны.
А сам ушел жить на работу, в цех. День заканчивался, люди расходились, он вытаскивал раскладушку и устраивался на ночлег. Уборщицы его знали, начальство находилось в курсе, люди ему сочувствовали. Все кругом были инвалиды с разными болезнями и последствиями ранений. Все — бывшие офицеры, артель была организована специально для них. Фридрих Бернгардович пользовался среди этих людей уважением. Достаточно сказать, ему по общественной линии было поручено распределять инвалидный транспорт. Тут было много нуждающихся, еще больше желающих, и большая возможность для злоупотреблений. Фридрих Бернгардович великолепно разбирался в автоделе, служил экспертом в сложных ситуациях и к тому же был неподкупный, как Робеспьер. Народ это знал и ценил, потому сравнение можно признать уместным.
