Иван Моисеевич занимался хозяйством всей Украины. Коротченко в ЦК сидел, а Сенин трудился практически. Не успел Гольдфрухт выйти из кабинета, а секретарь уже торопится. Забежал вперед, зовет за собой, осматривать кабинет. Какой? Сами подскажите. Тут несколько свободных. Показывает. Один, другой. Впрочем, решили за него, настолько Гольдфрухт от всех этих событий был не в себе. А тут еще вопросы. Какой стол, какой шкаф, какой сейф. И все это сразу на карандаш и в блокнот. Ковер нужен? Ковер? Это он уже записывает. Конечно, нужен.
Опять объявился Ревенко. Собственно, он никуда не отходил, но держался незаметно в присутствии высокого начальства. Особенное свойство у людей, можно сказать, талант, вроде бы, есть он, и нет его. Садятся они опять в эмку (Гольдфрухт потом узнал — машина для нижних чинов) и едут в Центральный универмаг. Там по лестнице уверенным шагом, и прямо к директору. Женщина директор. Ревенко ей объясняет. Этот человек был в плену, вернулся, есть правительственное задание — одеть его, как следует. Женщина кивнула, вызвала своих. Какой размер? Фриц размера не знал, в счастливые времена ему портной шил, а в лагере размером он не интересовался. Теперь обмеряли всего, принесли, что нужно, дали выбрать. Взяли костюм, обувь, рубашки. И поехали в баню, прежде чем все это надеть. Специально для них открыли воду, дали пар. Боже мой, какое блаженство. Потом вспомнили, галстук забыли. А куда без галстука? Поехали, выбрали галстуки, сразу несколько. Ревенко — добрый волшебник. Неплохой человек, наверно, чахоточный, худой очень. Фриц спустя несколько лет при обстоятельствах, о которых будет рассказано, могилу его на Байковом кладбище обнаружил. Приехали в гостиницу. Ниже старого здания гостиницы Украина была тогда еще одна небольшая гостиница — Первомайская. Здесь Гольдфрухту дали номер. На первое время, пока осмотрится. Вот такой необычный день.
Была еще одна деталь, которую Гольдфрухт от меня утаил (или просто упустил?), зато изложил подробно в том бракованном интервью. Утром того самого дня, еще до триумфального посещения Совмина они заехали в дом на Владимирской. В Управление МГБ.
Там с Фрицем побеседовал полковник. Для начала ему вручили советский паспорт, прописанный по улице Рейтарской с указанием дома (номер тридцать) и квартиры. Гольдфрухт еще и улицы такой не видел, не то, что адреса. Но это на будущее, а пока — отдыхайте в гостинице. Ну, и… мы для вас постарались, надеемся, что и вы проявите сознательность.
Фриц упирался: — Не знаю, чем могу быть полезен.
— Ну, что вы, замечательный вы человек. Вы нам подходите. В лагере вели себя хорошо и о сестре заботитесь. Мы в курсе, где она и как. Если все будет, как надо, сможете с ней связаться, и мы поможем.
От этих слов Гольдфрухту стало тоскливо, но зато спокойно. Он понял, что привязан крепко. Будущую работу ему объяснили так. Украина была во время войны оккупирована. Местный народ проявил себя с лучшей стороны, но нашлись и пособники. Сами знаете, что такое репрессии. Во время войны ко многим людям они применялись. К пленным, к партизанам, к евреям, ко множеству других людей. В частности, в южных областях — Одесской, Николаевской, которые были заняты румынами. Мы должны восстановить справедливость, найти и покарать виновных. И вы нам в этом поможете. Мы понимаем (это полковник Гольдфрухту объясняет), что вы много страдали, и семья ваша пострадала, но это не потому, что мы так хотели или Советская власть желала вам зла, так сложились исторические обстоятельства. Вы были офицером вражеской румынской армии. Да, мы знаем, вы не воевали. Но обстановка была такая. Теперь вы — советский человек, вот паспорт. Мы вам доверяем. И вы должны выполнить эту работу, попытаться выявить этих пособников, на которых мы укажем. Вам притворяться не нужно. Задание вы получите. А пока езжайте, устраивайтесь на работу. Наш товарищ Ревенко будет вас постоянно сопровождать. Если что, обращайтесь к нему. Это, знаете, на первое время. Увидите, он вам понадобится. Вот сейчас отведет вас в столовую и накормит, как следует. Вы поешьте, вам еще целый день по делам и по делам. И паспорт, паспорт не забудьте.
Вот так Фридрих Бернгардович оказался в Совете Министров. На следующий день с утра поехали с Ревенко на новую работу. Секретарь уже ждал, провел в кабинет, на двоих, в том числе, стол Гольдфрухта. На дверях табличка — Отдел транспорта. Другим оказался железнодорожник. Каждый занимался своим делом, даже при желании, переговариваться было непросто. Очень большой кабинет.
Задача была, организовать сообщение между городами Украины на многие годы вперед, там, где нет железнодорожного, наладить автобусное. Поэтому такой отдел — один отвечает за железные дороги, другой (Гольдфрухт) — за автобусный, колесный транспорт.
Нужно брать командировку, ехать на место, смотреть и принимать решение. Все организовать заново в условиях послевоенной разрухи. Средств на все не хватает, а местное начальство, конечно, заинтересовано грести под себя. Потому нужен человек из центра, который сможет беспристрастно оценить ситуацию, распределить технику, запустить ремонтную базу, продумать обеспечение бензином. Такая досталась Гольдфрухту работа.
Автобусы делал Кременчуг и Львов (это попозже). Главное было максимально эффективно проложить маршрут. Причем продумать на годы вперед. Выходило это так. Гольдфрухт изучал транспортную проблему на карте, потом выезжал на место и следовал сам по трассе, оценивал, может ли пройти автобус, и как лучше. Принимал решение, согласовывал с местным начальством (не без конфликтов)…
Первый выезд был в Харьков, затем в Одессу, так он объездил весь восток и юг Украины. Нигде на Украине он прежде не бывал и теперь знакомился со страной, как бы с чистого листа. Везде был, кроме Сум, не знал даже, что есть такой город. Так что за Сумы (как Фридрих Бернгардович теперь шутит) он не отвечает. Работой его были довольны, в то время разрабатывался Генеральный план послевоенного восстановления Украины, автобусное сообщение было его важнейшей частью — прокладка дорог, строительство автостанций, пунктов техобслуживания. Соображения Гольдфрухта, как правило, принимались во внимание. Он отработал на совесть.
Киев восстанавливали. На Крещатике две машины не могли разъехаться, везде руины. На углу Прорезной — склад кирпича. Гольдфрухта по дороге на работу останавливали. Чего с пустыми руками, поднесите носилки… Таково было общее правило. Убрали развалины, восстановили дороги, взялись за троллейбусные маршруты. Этим Гольдфрухт занимался непосредственно.
Тут будет кстати упомянуть такой эпизод. В Черновцах до войны жил некий доктор Хайн. Сначала был адвокатом, а потом построил фабрику тканей. Сам изготавливал, сам продавал. Ткани для детской, для рабочей одежды, не самые модные, но нужные для любой семьи. Пришли Советы, он остался. Его арестовали. Вместе с женой и младшей дочерью, старшая к тому времени вышла замуж и уехала в Южную Америку. Всех забрали и отправили в Сибирь. Жена умерла. Руками делать Хайн ничего не умел. Адвокат в сибирском селе никому не нужен, хоть судьба В.И.Ленина этот тезис опровергает. Но, видно, Хайн с наследием Владимира Ильича знаком не был, по крайней мере, в деталях. Он пошел своим путем (смотри жизнеописание Володи Ульянова), научился изготавливать щетки для одежды и обуви, и так жил.
