Согласно своему собственному определению, сам Паскаль и все его благочестивые братья и сестры ничего не потеряли, избрав веру в № 5 – но, согласно моему определению, они как раз потеряли ценнейшее, а может, и единственно ценное благо – дающую удовлетворение и самоопределяющуюся жизнь.
Сценарий молочницы № 6: ты веруешь в Бога христианства и в Его рай, живешь соответственно, восходишь на небеса – и вдруг там наверху узнаешь, что Бог – это какая-то чернокожая лесбиянка. Упс!
Сценарий молочницы № 7: ты веруешь в Бога христианства и в Его рай, живешь соответственно, когда-нибудь умираешь, восходишь на небеса – и там наверху обнаруживаешь, что Бог – не одинокий труженик, а разделяет свои труды с многочисленными коллегами обоего пола. А когда ты подсмотришь через небесные двери, то сможешь узреть богинь с богами за работой: они спорят и переругиваются, играют в азартные игры и друг дружку обманывают – тоже по любви! – и управляют Землей и нами, людьми, прямо-таки по своему произволу и даже просто на человеческий манер! И стоит им услыхать, что ты на самом деле поверил, будто все эти труды мог бы осуществлять какой-то отдельный бог, они расхохочутся над тобой и пошлют тебя, ох, в преисподнюю.
Сценарий молочницы № 8: Ты веруешь в Бога ислама и узнаешь от Его самозванных представителей, что только настоящие мученики вознаграждаются самыми ядреными приватными девами, поэтому ты садишься в самолет, направляешь боинг к небоскребу и врезаешься в него, тем самым уничтожая тысячи людей, а то и всю их родню, да и целую нацию, да чего там – все человечество, в конце-то концов! И когда в итоге ты приземляешься перед ликом своего Бога, весь в крови и в обгоревших фрагментах тел своих жертв, ты думаешь: фу-ты, ну-ты, по крайней мере все неприятности окупятся – слава Богу, что Он существует!
Но тогда Он скажет: ой-ёй-ёй, что ж это с тобою произошло, дружок? Покушение на самоубийство? Ты уж извини, но братья твои по вере неверно истолковали тексты моих пророков. Кроме того, многие пассажи в них вполне однозначны, однако поэтому я специально назвал свое учение «религией мира»! А мирно-то как раз и не получилось, ты хоть видишь? То-то и оно. Кроме того, и румяные небесные девы не полагаются за тот мясной фарш, который ты сделал из земных граждан – а ты что себе думал, дружок, а?
«А теперь я хочу пригласить подискутировать с нами господина Мёллера».
Если бы Анна Билль не вытащила меня этой фразой из моего мелкого собственного универсума, то я бы проектировал сценарии до бесконечности – но так-то, пожалуй, лучше!
«А что вы думаете, – прерывает она меня после моего первого более длинного ответа и ставит передо мной сразу центральный вопрос вечера: – что происходит после смерти?».
«То же, что до жизни, то есть ничего – после смерти мы более не существуем».
Я делаю краткую паузу, по которой можно подумать, что я новичок в ток-шоу, но Анна Билль ведет себя доброжелательно и продолжает допытываться:
«А вы ощущаете это как бремя?»
Разумеется, такой вопрос не мог не быть задан, ведь один из самых древних упреков людям, предпочитающим безрелигиозную картину мира, звучит так: значит, все отлично с вашей самоопределяющейся жизнью, carpe diem и все такое – а что вы нам предложите после всего этого? Без билета в рай как-то совсем не весело! Не может быть, чтобы ничего там не было!
Э-эх… Но – сорри! Одна жизнь. Один шанс сформировать ее самому. Один шанс, чтобы мы сами наполнили ее смыслом.
Однако то, что вначале воспринимается как слабый аргумент, создающий ложную видимость якобы здравого подхода к жизни, при ближайшем рассмотрении оказывается прямой противоположностью.
«Это ни в коем случае не бремя, – отвечаю я поэтому Анне Билль, – это делает мою жизнь, да и жизнь каждого из нас невероятно ценной. Ибо в бесконечной жизни день не имеет ценности. А вот если жизнь конечна, то мы можем понять ее как однократный шанс сформировать и свою жизнь, и жизнь наших собратьев по виду и прочих животных как можно более достойной».
Не успел я договорить о жизни, как тут же берет слово противница абортов. Она задорно и косноязычно описывает мою точку зрения как «тоже только теорию» – и, хотя тут она права, эта мысль не позволяет провести важное различие между теорией, то есть гипотезой, содержащей некое внутренне согласованное представление, и противоречивыми и необоснованными утверждениями.
И если она хочет поймать меня на крючок своими припасенными на этот случай фразами, то это ей, похоже, удается: пульс у меня поднимается, и когда я вижу себя на одном из маленьких мониторов, которые отображают происходящее в студии, то немного пугаюсь – потому что, судя по всему, я выгляжу весьма злобным типом, а сам думаю, будто скрываю свое негодование под маской лукавства. И чем дольше дама говорит, тем больше я вижу в ней только лишь женщину, которая хочет с улыбкой попрать права женщин и делает это, основываясь на своей мистической вере. Когда Анна Билль еще раз спрашивает, считаю ли я душу чем-то реальным, я совершаю свой первый промах.
«Душа – это религиозное заблуждение».
«Но мы более уважительны!» – вставляет противница абортов и защитница жизни – а по сути дела ее противница.
Однако даже ведущая считает, что это несколько чересчур – и в этом она права, то есть дал маху. Но тот, кто в контексте организованной веры говорит о вечной жизни, должен также упомянуть, что эта вечная жизнь, согласно религиозным учениям, может находиться в двух совсем по-разному сотворенных местах.
Поэтому я прошу у госпожи Билль прощения за мою маленькую наглость с цитатой из Гете, которую мне часто так часто приводил один коллега по фонду, что она сама пришла мне на ум.
«Извиняюсь, но – “не штопают шелком грубый мешок”!»
И вот началось: дискуссия разгорается, и мне следует оправдать ожидания, раз уж я сам подлил масла в огонь.
«Мы не вправе забывать, что в христианстве мы имеем дело с учением, в высшей степени неэтичным! – На стороне Бога – неприкрытое беспокойство, потому что, в конце концов, то, что я сказал, противоположно тому, что представители этой религии пишут на своих знаменах – теперь я должен протестовать против явного протеста и победить. – Иисус говорит не только о вечной жизни, но и о вечном адском огне, а тот, кто несет столь феноменальную бессмыслицу, ни в коем случает не заслуживает уважения, а как раз наоборот!»
«Позвольте-ка узнать, где это вы отыскали книги, в которых такое понаписано!» – Пастор то и дело меня перебивает, поэтому я кратко вставляю в ответ:
«А Библия?»
Но тут окончательно воспламеняется гнев просвещенного пастора, немедленно разъясняющего мне, что Библия построена на аллегориях, и я должен уразуметь, что буквально ее уже никто не воспринимает. В своем последнем пункте он действительно прав, пусть даже, к сожалению, ограниченно: согласно ЭМНИД-опросу читателей евангелического журнала «Chrismon» процентов 12 немцев верят, что злые люди попадут в ад. Зато 48 процентов считают, что со смертью все заканчивается, и только 31 процент надеется на воскресение из мертвых.
