А вот на полюсах эта борьба прямо-таки зверская, и это можно наблюдать в самом северном городе мира – в норвежском Тромсё: в 2016 году, например, тромсёйцам на 24 сентября солнце еще предоставляется на 12 часов, 4 ноября день длится всего 6 часов, а 26 ноября солнце там восходит в 11 часов утра, а в 12:02 уже заходит! После этого – полная тьма – до 15 января 2017 года. Тромсё объят непроглядной полярной ночью. С 56-минутным промедлением 15 января 2017 года свет наконец возвращается в этот регион, а 18 марта солнце светит уже ровно полдня. Между 15 мая и 26 июня, то есть в течение пяти недель, тромсёйцев больше не беспокоят бессонные ночи, так как ночей вообще нет.
А в четырех градусах широты на полпути между этими двумя крайностями находится Рим. В 2016 году римская ночь неделю с небольшим – с 17 по 25 декабря – составляет ровно 14 часов и 54 минуты из тех 24 часов, за которые Земля делает один оборот вокруг себя самой – то есть точно 62 процента.
Это для избалованных солнцем римлян, безусловно, самый темный сезон; в Берлине рекордная продолжительность ночи составляет уже 69 процентов, но это продолжается только четверо суток. Но и в Риме эта на две трети победа тьмы над светом длится недолго, потому что Земля, максимально в своем движении по эклиптике к этому сезону года отдалившись от Солнца, снова начинает к нему приближаться. Так что день за днем день становится на пару минут длиннее ночи, и здесь настолько же 18 марта 2017 года: в 6:17 солнце восходит над бывшим центром Вечного города и вновь исчезает пугающе точно спустя 12 часов на римском горизонте – так что день и ночь здесь играют вничью, и эта тенденция продолжается вплоть до летнего солнцестояния: в неделю с 18 по 24 июня римский день может, таким образом, праздновать свою полную победу над ночью – он может здесь претендовать на целых 15 часов и 11 минут, так что выигрывает 63 процента. Но вот он снова укорачивается, и здесь также к 24 сентября день и ночь снова играют вничью.
Краткий промежуточный баланс: примерно 4,6 миллиарда лет Земля вращается вокруг Солнца, и до тех пор, пока Солнце примерно через 6 миллиардов лет не угаснет в гигантской атомной вспышке, взорвав всю нашу Солнечную систему, едва ли сильно изменятся эти четыре бросающихся в глаза астрономических фактора: ничья между днем и ночью 18 марта и 24 сентября, победа ночи 25 декабря и победа дня 21 июня.
Так вот, обсуждаемые здесь две тысячи лет, в течение которых мы, сухоносые приматы, выдумываем вздор типа историй про Иисуса и Митру, в сравнении с возрастом Солнца соответствуют примерно длине рисового зернышка, находящегося на маршруте из Гамбурга в Мюнхен, или 10 секундам в году. И вот, как нарочно, именно в этом микроскопическом интервале времени Изобретатель всего послал себя самого в форме собственного Сына на эту планету точно в день зимнего солнцестояния – случайно ли это?!
И как раз тогда, когда день и ночь играют вничью, Он околевает на кресте за грехи остальных сухоносых приматов, но через три дня как ни в чем не бывало воскресает из мертвых?!
Неслыханное дело, тарабарщина, просто чудеса в решете!
«Эй, Филипп, старый писака! – Брат Сары отрывает меня от дум. – Все размышляешь?»
«Ага, – признаюсь я. – Люди свободных профессий никогда не бывают свободными!»
«Это нехорошо! – Он подхватывает моего сына Антона и сажает его себе на плечи. – В Рождество нужно отключаться, а повкалывать ты сможешь и в следующем году».
И этот миг на шварцвальдской горе Меркур, собственно, и предназначен для того, чтобы полностью жить в этом миге: снегопад усиливается, и, когда мы со всей родней покинули смотровую башню и вошли в лежащий за ней лес, этот короткий день окончательно миновал – темнота и тишина окутывают нас своим защитным покровом.
«Зажигаем факелы!» – слышу я возглас дедушки. Вокруг нас один за другим загораются факелы, и их теплым мерцанием озаряется морозный зимний шварцвальдский лес, по которому мы осторожно продвигаемся. Ветки трещат под нашими ботинками, и запах плавящегося воска смешивается с запахом холодного леса, сливаясь в знакомую смесь главной части рождественского похода Зильберштайнов: украшения елки.
Факелы прогорели примерно на четверть своей длины, когда мы вышли из леса, а несколькими минутами позже дедушка Зильберштайн останавливается.
«Вот мы и пришли!» – говорит он с тихим восторгом, потом замолкает, и мы все собираемся вокруг великолепного хвойного дерева.
Конечно, на первый взгляд это обыкновенная ель, но тот факт, что я стою рядом с человеком, который так давно посадил ее здесь, всякий раз меня зачаровывает до мурашек. Мать Сары и ее сестра достают из своих глубоких карманов и раздают всем украшения: маленькие соломенные звезды, красные и желтые матерчатые ленты, а также орехи на ленточках и птичьи кормушки.
В первый год я не очень понял, что мы тут делаем, но помимо того, что само по себе украшенное на природе дерево прекрасно смотрится, все эти безделушки на ели пригодны также и для кормления и гнездования местной фауны – а ведь и то, и другое, как известно, зимой дело сложное. Хотя 25 человек и создают толкотню, но спустя семьдесят лет эта мощная ель достигла высоты не менее семи метров и требуется восемь взрослых людей, чтобы обхватить ее, взявшись за руки. Места всем хватит, и, когда все безделушки висят уже на дереве, собравшиеся выбирают меня и брата Сары, чтобы помочь ей повесить самую большую звезду.
Для этого каждый из нас опускается на колено, и Сара взбирается нам на плечи. Ее брат протягивает ей руку, остальные страхуют нас снизу, Сара крепко держит большую соломенную звезду, и мы медленно встаем.
Все мы отходим на шаг назад, и, увидев окруженную факелами и украшенную ель, я не могу не вспомнить подтасовку журналистки, безжизненную и бессмысленную. Четыре поколения одного семейства в самый темный день в году восходят на гору, дающую им обзор их родины, затем добираются с факелами в руках до ели, которую дедушка посадил здесь, наверху, вскоре после того, как закончилась Вторая мировая война, вместе с человеком, родившимся в 1918 году.
И мы сегодня пришли и украшаем это дерево вещами, которые должны немного облегчить жизнь лесным зверям. Согласен, все это может звучать несколько странно, но по сравнению с вечеринкой в честь дня рождения человека, который якобы умел ходить по воде, это – акт разума, а все остальное – безжизненно и бессмысленно!
И даже серебряная ель выбрана не случайно, поскольку, не говоря уже о названии, соответствующем фамилии рода, хвойные деревья в христианской традиции фактически символизируют прежде всего вечную жизнь – вот почему их охотно используют в украшении могил. У германских племен ель считалась символом плодовитости, и до сих пор – до конца XX века – развитое и устоявшееся лесное хозяйство гарантирует почти всей Германии закупки пихт и голубых елей. Немецкое общество защиты леса сообщает о 24-25 миллионах рождественских деревьев, которые продаются в Германии каждый год, так что более чем в половине немецких квартир можно найти елку.
