«Отчасти. – Он слегка качает головой и не спускает с меня своего взгляда. – Но в целом я бы этого не сказал».
«Тогда, конечно… ваши дети».
«До известной степени и они тоже, да. – Он садится прямо. – Но я имею в виду… – тут он впервые отводит взгляд, смотрит в окно, затем снова мне в глаза, – …не человека».
«Ах вот оно что! – я предчувствую недоброе, но продолжаю валять дурака, это я умею. – А кого же, вашу собаку?»
«Да прекратите же, господин Мёллер, у меня нет собаки! – Нахмурившись, он откидывается назад, скрестив руки. – Я имею в виду Бога!»
«Бога?! – вырывается у меня, и, судя по его мимике, мой вопрос прозвучал не особенно нейтрально. – И какого же?»
«Единого истинного! – спокойно отвечает он. – Явившего себя в Иисусе Христе».
«Явившего! – Я откашливаюсь. – Простите, но я не знаю…»
«Ах, да не будьте же вы столь лицемерным! – Он слегка усмехается. – Я видел вас по телевизору с вашей нелепой кампанией. Это правда, до сих пор я терпел – но вы не должны учить детей тому, что Бога нет!»
«Я и не учу! – я поднимаю руки. – Я только сказал, что не существует ни ада, ни дьявола!»
«Понимаете, вы и этого не должны делать!»
«Мне жаль, но девочкам это явно внушает страх! – Я подаюсь вперед в кресле. – Это были второклассницы!»
«Это дело госпожи Дюстербах! – Он слегка постукивает по столу. – Религия – это штатный предмет, а учительница имеет компетенцию…»
«Извините, но это не так! – осторожно перебиваю я. – В Берлине конфессиональное религиоведение – не штатный предмет, а дополнительное добровольное обучение, которое определяется не госпожой Дюстербах, а Евангелической церковью – и в учебном плане не упоминаются ни ад, ни дьявол».
«Откуда у вас столь точные сведения?»
«Я прочитал».
«Где?!»
«В учебном плане».
У него перекашивается лицо, и он глядит на стенные часы.
«Итак: вы не вмешиваетесь в религиоведение и…»
«А госпожа Дюстербах не вмешивается в естествознание?»
«Вон! – Он указывает на дверь. – Вот-вот начнется урок!»
Мое джазовое настроение улетучилось, и это явно бросается в глаза детям, как только я вхожу в свой класс.
«Че там стряслось, герр Мюлла? – ухмыляясь, спрашивает Марсель. – Получил взбучку от Фридриха?»
Класс тихо и осторожно смеется, а я в ответ скрещиваю руки на груди и принимаю свою любимую позу – сажусь на край учительского стола.
«Почему ты так думаешь?»
«Госпожа Дюстербах сказала нам, – оскалившись, вставляет Али, – что ты – аутист!»
Теперь класс громко смеется, и дети начинают, как обычно, выкрикивать свои комментарии, отдающиеся эхом по всей комнате.
«Ты правда не веришь в Бога, герр Мюллер?!» «Ты че, спятил?!» «Ты правда по ТВ выступал?»
«Аллах заплачет, если ты в Него не поверишь, да?»
«А тебя Он ненавидит, Дигга, прям психует!»
«Тихо! – кричу я. – Мне не разрешают говорить с вами об этом, о’кей? Если у вас есть вопросы к Иисусу или Мохаммеду, идите с ними к госпоже Дюстербах, которая преподает здесь религиоведение. А тут – урок математики, и поэтому мы говорим о логическом мышлении. Так, начнем со страницы…»
«Но религия тоже вполне логична! – снова бросает Марсель и ухмыляется классу. – Или нет, герр Мюлла?»
Теперь на меня в ожидании уставились двадцать четыре пары глаз.
«Ну, это не совсем так, Марсель!»
«Госпожа Дюстербах сказала, – встревает Мишель, – что ты не должен говорить, что нет Бога! – причмокнув, она скрестила руки. – Потому что ты не сможешь этого доказать, да?!»
«Точно, – звучит из класса. – Никто не может доказать, что нет Бога, поэтому Он есть!»
«О’кей, дети, вы выиграли! – Я кладу учебник математики на свой стол и не обращаю внимания на явную радость детей из-за того, что им удалось оторвать меня от урока. – Я вам сейчас кратко – совсем кратко – объясню, почему я – лично я – не убежден в религии. – Их ликование готово выйти из берегов, но я поднимаю руку. – А потом мы сразу продолжим урок математики, ладно? – Дети необычно послушно кивают и глядят на меня широко раскрытыми глазами. – Но прежде чем я вам это объясню, должен сообщить вам плохие новости».
Я быстро осматриваюсь, беру со шкафа над учительским столом пустую коробку из-под обуви, снимаю с нее пыльную крышку и иду с коробкой по рядам.
«Сначала я должен, к сожалению, собрать с вас деньги, а именно десятую часть ваших карманных денег. – Я смотрю на раздосадованные лица. – По 10 евро в месяц – так, Али?»
«Блин, это слишком!»
«Чувак, евро – ты шутишь!» – восклицает девочка из последнего ряда; Али тут же поворачивается к ней:
«Заткнись, дура!»
«Али!» – я протягиваю ему под нос коробку.
«Один евро!»
Парень хмурится, щелкает языком и лезет в карман штанов, но потом останавливается.
«Блин, а почему я-то?!» – Класс смеется, но я не отрываю от него тяжелого взгляда.
«Потому что ОН этого хочет!»
«Кто? – Али осторожно улыбается. – Я думаю, ты не веришь в Бога!»
«А я говорю не о Боге! – отвечаю я сердито и следующую фразу произношу громче: – А об Алоффи, всемогущем драконе в моем подвале! – Дети хохочут, но я хлопаю коробкой по учительскому столу и встаю прямо, скрестив руки, у доски. – Тихо! – кричу я и делаю круглые глаза. – Алоффи не терпит насмешек!»
«Да ладно, – кричит Джамиль. – Ты же его только что придумал!» «Придумал Алоффи?!» – Я жду, когда станет тихо.
«Зачем мне это нужно, брат? – Я медленно подхожу к нему и прикладываю руку себе к сердцу. – Ты обижаешь меня, Джамиль, потому что Алоффи запрещает ложь!»
«Да нет никаких драконов! – вставляет Джоффри, – Разве что в кино!»
«Ты можешь это доказать? – Я мягко улыбаюсь сбитому с толку мальчику. – Так вот, Алоффи не только хочет ваших денег, но и запрещает вам есть сладости! – Раздаются громкие протесты, но я продолжаю: – Однако после вашей жизни на земле будет столько сладостей, сколько захотите. Всегда и вечно, честное слово!»
«Мне все равно, я буду есть тайком», – кричит Нуркан и достает из кармана пакетик халяльных жевательных медвежат.
«Но Он-то видит! – я медленно подхожу к столу. – Ибо Алоффи видит все!»
«Откуда ты знаешь?» – интересуется она.
