«Истощение?»
«Да, вероятно, это депрессия от истощения, как ее официально называют. – Он кладет справку на стол. – Я сразу пошел к старшему по 5А, чтобы он утихомирил эту банду. Но как бы там ни было… – Господин Фридрих быстро встает со своего скрипучего кресла и подходит к большому учебному плану, висящему на стене. – Подойдите-ка сюда!»
Он в ярости срывает с плана бесчисленные щитки, на которых значится имя захворавшей коллеги и которые оставляют после себя множество черных дырок, затем отходит на шаг и вздыхает.
«Ну и дерьмо, да?»
«Да, большая брешь». – Минуту мы тихо стоим рядом.
«Но вот что я, э-э, думаю: вы возьмете немецкий, английский и спортивные занятия. – Он смотрит на меня искоса. – А также – полномочное классное руководство».
«Простите?! Я ничего из этого никогда не преподавал! – Я смеюсь. – Да я и не учился никогда на преподавателя средней школы!»
«Ну и? – Теперь смеется он. – Вряд ли вы думаете, будто здесь вам помогут экзамены».
«Понятия не имею! Но что же – я должен взять все, что ли?»
«Только 5А. – Он откашливается. – И ее классную экскурсию».
«Экскурсию?! Да вы…»
«Утратил здравый смысл? – Он улыбается. – К счастью, не совсем».
«Ни за что! – вырывается у меня. – Только не с этой ордой! Вы прекрасно знаете, что это самый худший класс во всей школе, и…»
«Вот почему мы и отменили поездку, заменив ее ночевкой в школе! – Он поднимает брови над переносицей. – Пожалуйста, господин Мёллер, все коллеги отказываются. Даже если вы думаете, что я сумасшедший, сейчас вы – моя единственная возможность не распустить класс. – Он улыбается как можно любезнее и складывает ладони. – Пожалуйста!»
Ночевка с пятницы на субботу грозит стать сущим ужасом, но благодаря дневной воспитательнице, которая присматривает за девочками, оказывается менее напряженным мероприятием, чем я думал, и проходит без особых эксцессов, если не считать нескольких небольших драк между парнями. На следующее утро – совместный завтрак, потом дети расходятся по домам в сопровождении родителей либо, как в случае Марселя, в одиночестве. Вместе с воспитательницей я намереваюсь покинуть здание школы, но вспоминаю, что в учительской остались словарные тесты 5А, которые мне нужно проверить в выходные, поэтому прощаюсь с ней и иду наверх.
Один.
Совсем один.
Стеклянные двери за мной громко хлопают, а когда их шум затихает, я зажимаю в кулаке связку ключей и какое-то время просто стою.
Тишина. Полная тишина царит теперь – здесь это столь же приятно, сколь и странно. Я осторожно иду дальше, и чем больше углубляюсь в здание школы, тем темнее становится вокруг. Я иду мимо закрытых классных дверей, но в конце коридора через приоткрытую дверь на линолеум косо падает солнечный луч. В воздухе над ним танцуют пылинки, и мои подошвы топают по полу.
«Да ну!» – тихо говорю я и подхожу к приоткрытой двери.
«Эй? – Я не получаю ответа и осторожно толкаю дверь. – Тут есть кто-нибудь?» – спрашиваю я, но там полное безмолвие. Я осторожно заглядываю внутрь и вижу пустую учебную комнату, которая заметно меньше, чем положено обычному классу. Раннее солнце освещает круг стульев, занимающий почти все помещение, на подоконниках стоят растения и свечи в больших стеклянных банках, всюду аккуратно и чисто. Занимались, видимо, не сидя за столами, так как кроме маленького учительского стола тут только стулья. Нахмурившись, я делаю шаг назад, смотрю на стену возле двери и обнаруживаю… христианскую рыбу!
«Ага!» – говорю я сам себе и замечаю, как при этом у меня поднимается одна из бровей. Почему госпожа Дюстербах оставляет открытым на выходные класс религиоведения, знает, кроме нее, вероятно, только добрый Бог – то есть, никто! – но у меня общий ключ, который подходит к замку, так что закрою-ка я лучше. При этом я вдруг замечаю стенной плакат, а когда вглядываюсь в него, у меня вырывается фраза, которой до сих пор мне успешно удавалось избегать.
«Ах ты, святое дерьмо! – говорю я и подхожу к плакату. – Это просто невероятно…»
На самом большом плакате, висящем посередине стены, я обнаруживаю ни больше ни меньше, как доброго Бога! Под надписью «Творение» Он сидит, улыбаясь, на пушистом облаке, облаченный в белую одежду, с белыми волосами и белой бородой, и несет свою бредятину:
«Да будет свет!»
В левом нижнем углу плаката темно, зато остальное, под Боговым облаком, являет пронизанную солнцем часть земли, где счастливые звери стоят на сочной траве в тени великолепных деревьев. Однако посреди зверей оставлен большой участок, и на нем стоят – больше всех ростом и всех прочих великолепнее – два голых человека с гениталиями, которые прикрыты фиговыми листьями.
«Немыслимо!» – вырывается у меня, затем я обнаруживаю выходные данные этого иллюстративного материала: ученое сообщество «Слово и знание», которое мне, как атеистическому пресс-секретарю, разумеется, хорошо известно – как доверяющая Библии ассоциация креационистов, подающая свою идеологию под видом научности. Я настораживаюсь, но особенно выходить из себя у меня нет времени, так как меня уже поджидает следующий плакат, на котором значится:
«У детей есть права!» – Вот фотографии девочек и мальчиков, под каждой из которых написано что-нибудь типа: «Никто не вправе разубеждать меня в моей вере!» или «Я имею право на религию!» и наконец: «Никто не имеет права утверждать, что Бога нет!»
Я громко смеюсь. Однако при взгляде на следующий плакат смех застревает у меня в горле: там изображены ископаемые окаменелости, а то, что в этом контексте означают окаменелые улитки и птицы, ясно выражено в подписи:
«Эволюция – это всего лишь одна из теорий!»
Словно в трансе, я рассматриваю все эти плакаты, натыкаясь на такие лозунги, как «Открывать творение с детьми» и «Знакомиться с сотворенными видами», затем открываю шкафы и встречаю в них Иисуса, который спрашивает детей на листовке о том дне, когда они стали с Ним друзьями – это тоже разработано ученым сообществом «Слово и знание».
Измученный, я сажусь наконец за учительский стол и делаю глубокий вдох. Неужели и впрямь в нашей государственной школе на детей натравили самую настоящую креационистку? Знают ли ее начальники, что за мадам здесь орудует? Намеренно ли они ее назначили? Не должна ли Евангелическая церковь в Берлине предлагать самый высокий уровень образования, который возможен в рамках немецкого христианства, – в отличие, например, от католического обучения в баварской горной деревушке?
