Разумеется, нет, потому что дети безжалостно зависят от решений своих родителей и других «опекунов». И чем они моложе, тем больше они связаны с точкой зрения своих родителей на происходящее вокруг. Лишь с возрастом у нас развивается способность составлять собственные суждения, но во многом мы находимся под влиянием своей биографии. Тот факт, что родители подают своим детям пример – как жить, ничего тут не изменит, да это и не требуется; однако к чему это целенаправленное приобщение к определенному вероисповеданию в госучреждениях? Разве лишь для того, чтобы религиозные общины, финансируемые за счет налогоплательщиков, фабриковали из детей, не достигших совершеннолетия, религиозных людей?
Хотя у меня нет данных, я все-таки исхожу из того, что самый надежный метод определить вероисповедание человека состоит в том, чтобы спросить о вероисповедании его родителей – они, вероятно, в нем его и воспитали. И даже если эта связь – особенно в индустриальных странах – все более ослабевает, религиоведение в школах должно рассматриваться именно с этой точки зрения. Поэтому вопрос звучит так: если дети в Германии, согласно закону, достигают религиозного совершеннолетия только в четырнадцать лет, то разве не было бы справедливо не только просвещать их о различных религиях и мировоззрениях, но и решительно защищать их от конфессионального воспитания?
«А как насчет того… – слышу я внезапно опять высокий голос и вижу перед собой Габи Дюстербах, – чтобы не встревать в мои уроки?!»
«А мне это нравится! – Я предусмотрительно закрываю вкладку с ее учебным планом. – Пока ты рассказываешь детям сказки-страшилки про дьявола, который в аду…»
«Это не сказки-страшилки, – напускается она на меня, – это христианская вера, и я прошу хоть немного уважения!» «Уважение нужно заслужить, – возражаю я ей и откидываюсь на спинку стула. – А тот, кто внушает детям страх, никакого уважения не заслуживает – и неважно, чем он обосновывает свои действия!»
«Значит, я еще должна упрашивать?» – кричит она так громко, что присутствующий здесь директор школы вмешивается в наш диспут.
«Что рассказывать на уроках религиоведения – решаю пока что я!»
«Это не так, – я открываю на дисплее вкладку с ее учебным планом и ввожу в строку поиска два вопроса. – Это решает твой работодатель, Евангелическая Церковь. А она в своем учебном плане не упомянула ни ад, ни дьявола».
«Ну, этого я не потерплю!» – громко говорит она и хочет уйти, но сталкивается с одним из моих коллег – господином Гайером.
«Что здесь стряслось? – включается в разговор невысокий мужчина со светлыми волосами до плеч, который всегда держит на золотой цепочке наготове очки для чтения. – Я должен весь день в классе слушать эту ругань! Мы можем поговорить как взрослые?»
«Я бы рада обойтись без шума! – защищается Габи и показывает на меня. – Но вот он вмешивается в мои уроки по религиоведению!» «Рельйон?! – господин Гайер делает шаг в ее сторону, изучающе смотрит на Габи снизу вверх, ощерив верхнюю губу. – Скажи-ка, ты и впрямь веришь, что там наверху живет какой-то дух? – Габи хочет возразить, но ее собеседник слегка склоняет голову и продолжает уже тише: – Ты за последние 2000 лет газеты-то читала? Ваш Сверхчеловек там наверху типа всемогущ, всеблаг и всеведущ, да? – говорит он громче и медленно подступает к Габи: – А весь мир пусть идет в задницу, да?! Войны, голод, нищета, терроризм, диктатуры – об этом не думала?»
«С этим благой Бог не имеет ничего общего! – Габи вскидывает подбородок и делает шаг назад, но натыкается задом на стол. – За это ответ несут люди».
«Значит, Он не всемогущ – или как?»
«Нет-нет, конечно, Он – совершенно всемогущ! – Габи вцепилась в свою сумку. – Но иногда Он ставит людям, э-э… как бы экзамены».
«Экзамены?! – Маленький Гайер медленно жует жвачку и глядит на Габи своими сверкающими голубыми глазами. – Небольшой экзаменационный вопрос, мадам учительница рельйон: что случилось 26 декабря 2004 года?»
«Р… Рож… Рождество?» – Габи сглатывает.
«Для тебя – возможно. – Господин Гайер продолжает жевать резинку и не сводит взгляда с Габи. – Я был в Таиланде. На пляже. Вдруг все как закричат: цунами, цунами! Волна приближается. Я бегу прочь. Слышу, как кричит ребенок. Возвращаюсь. Его я могу спасти. Мамаша тонет. Никаких шансов! – Он снова сверкает глазами. – Двести тридцать тысяч умертвил твой добрый Бог. Детей, бабушек, мамаш, папаш. И полтора миллиона остались без домов. – Его жевательные мускулы окончательно напряглись. – Но если твой странный Бог живет там наверху, словно призрак, то я бы охотно поговорил бы с Ним всерьез!»
«Ну, это неслыханно!» – говорит Габи и хочет уйти, но господин Гайер преграждает ей путь.
«Эту мировую боль называть божественным экзаменом, – говорит он, – вот что неслыханно! Да не то слово – просто мерзко!»
Не мигая, он глядит, как Габи, тяжело ступая, уходит из учительской. А на моем дисплее – мейл от Карстена:
«Дорогой Фил,
Вот краткий ответ на твой вопрос: 4 миллиарда евро, в которые церкви вносят меньше одного процента. Но это большая тема, детали я привожу как раз в моей “Фиолетовой книге церковных финансов” и потом пришлю ее тебе.
Пока и удачи тебе тоже,
Карстен».
Несколько дней спустя директор вызывает меня в свой кабинет, и я твердо уверен, что должен спорить с ним о религиоведении мадам Дюстербах.
«Вас послало Небо, – однако, говорит он, когда я, несколько сгорбившись, занимаю место за его письменным столом, и смотрит на меня с тяжелым челом: – Вы слышали, что произошло вчера в 5А?»
«В моем классе математики и музыки? – Я выпрямляюсь. – Нет, а что такое стряслось?!»
«В последнем часу Марсель… – он вздыхает, – сначала бросал в учительницу шариками из бумаги, потом осыпал ее руганью и, наконец, стал кидать в нее карандаши».
«А госпожа Блум? Как она реагировала?»
«Сначала ругалась, потом угрожала выговором, потом дисциплинарным порицанием».
«Это едва ли помешает Марселю».
«Увы. – Господин Фридрих снимает очки и протирает глаза. – Поскольку она не смогла справиться с Марселем, весь класс начал над ней смеяться, а госпожа Блум в ответ разрыдалась».
«Перед детьми?! – Вижу, как мой шеф медленно кивает. – Это плохо. А потом?»
«Она примчалась ко мне с воплями, сидела тут с самым несчастным видом, и я отослал ее домой. – Он показывает мне справку. – Ее муж сегодня принес: госпожа Блум заболела на шесть недель – пока что».
