«Ла-а-дно! – Он закатывает глаза. – Извините, герр Мюлла!»
«Ну что ж, так и быть. – Теперь мягкая улыбка, ибо все, что я должен был сделать, – это притвориться, будто я злюсь на этого парня. – Принимается!»
Я прекращаю атаковать, снова моргаю и втайне снова дышу ровно. Хотя участвовать с вечера четверга до вечера воскресенья в атеистическом автобусном туре – большое удовольствие, однако мне бы очень хотелось заняться преподаванием – и так славно, что мне не придется долго трудиться! Мне позвонят через час, так что я должен закончить сцену с Марселем.
«А теперь ты извинишься перед малышами, на которых налетел, а потом – перед Мишель!»
«Но я…»
«Никаких „но”! – Здесь это одна из моих главных фраз. – Обо всем остальном поговорим на уроке – а сейчас пошел вон, да попроворнее!»
Кивнув, Марсель неуклюже топает к второклашкам, которые между тем необыкновенно маленькой и бравой группой пристроились возле двери. Пока он просит прощенья, на горизонте возникает учительница младших классов, о которой мне пока неизвестно, что именно она преподает.
«Всем привет!» – произносит она звонким дружелюбным голосом и машет мне ручкой, при этом позвякивают ее многочисленные браслеты.
«Ты тут новый, да? Погоди-ка…»
Ее грубый темный перманент весело колышется, а когда она подходит ко мне, каблучки ее высоких белых сапог стучат но голому полу так громко, что заглушают даже ор моего 5А класса. Эта мадам, которая словно бы вышла из начала 50-х гг., вдобавок к своей блузе в черно-белую клетку носит красные леггинсы из искусственной кожи и окружена сладковатым облаком парфюма.
«Привет, я – Габи! – говорит она громко, хватает мою руку и трясет ее, хохоча. – А вообще я – госпожа Дюстербах».
«Ну, ты так не выглядишь».
Она мгновенно прекращает смеяться, при этом все еще крепко держит мою руку и пристально смотрит на меня поверх очков: «Как я не выгляжу?» «Ну, мрачно».
«Ах, вот оно что! – Она снова ржет, и так громко, что даже мои ученики закрывают себе уши руками. – Забавно! – восклицает она, гогоча. – Весьма забавно!» – затем наконец отпускает мою руку, так что я могу открыть детям музыкальный класс.
«Погоди, – говорит она и начинает рыться в своей огромной сумке, такой пестрой, что на ней следовало бы поместить предупреждение для эпилептиков, и купленной, как пить дать, в магазине «Дезигу-аль». – Мне тут нужна твоя подпись, это быстро!»
«Хорошо! – Подписи – это меня интересует. – Звучит интересно, а о чем речь?»
«Ты что! – Габи все еще роется в недрах своей сумки. – Да ведь Берлинский Сенат хочет отменить уроки по религиоведению… Да что за черт – где ж эта бумажонка?!» – Руки ее, словно два ковшовых экскаватора, роются в сумке.
«Во всяком случае, мы-то уж точно хотим этому помешать, ведь… Ха! – вдруг кричит она и тычет мне в нос какой-то мятой бумажкой. – Вот она! Тут и подпишись! – Она подходит к стене и разглаживает на ней бумагу локтем. – Где-то в сумке у меня ручка была, но…»
«Да ничего, все в порядке!»
«У тебя есть ручка? – Она подает мне листок, улыбаясь от уха до уха. – Супер, спасибо!» «Нет, я имел в виду, что… – Ее улыбка исчезает, как в замедленном кино. – Я это не подпишу!»
«Вот как… – Она кладет левую руку на свое декольте и делает театральный вздох. – Значит, ты за то, чтобы религиоведение отменили?»
«В Pro Reli говорится совсем не об этом», – говорю я ангельским тоном, однако ее физиономия еще более мрачнеет.
«Берлинское правительство ввело преподавание этики, чтобы дети всех культур говорили друг с другом, а не друг о друге – а это вообще не имеет отношения к урокам религиоведения. Pro Reli хочет снова ввести…»
«Свободу выбора!»
«Но она ведь уже существует. Все родители могут сами решить, должны их дети посещать религиоведение, – а что касается этики, то она одна для всех! А если пройдет Pro Reli, дети смогут выбрать только одно из двух…»
«Что за вздор! – перебивает меня госпожа Дюстербах, вздымая подбородок. – Это не так…»
«Тем не менее», – говорю я, но она удаляется, сердито стуча каблуками, и, открыв дверь в класс, громко и отчетливо говорит детям:
«Входите, мы начнем с совместной молитвы!»
«Эй, repp Мюлла! – Мишель, чавкая жвачкой, отвлекает меня от моих мыслей, когда я вхожу в музыкальный класс. – Спасибо, что ты спас меня от этого жирного свинтуса!»
«Да не за что! – Так, стоп, что?! – Прости, но не могла бы ты впредь воздержаться от подобных реплик?»
«Хорошо, папочка!»
«Мишель, и это был не вопрос!»
«Ну да. – Она отворачивается – эх, не мне убеждать детей! – но потом оборачивается снова. – Знаете, просто хотела быть вежливой. Не напрягайтесь, ладно?»
Хотя после урока я больше не вижу госпожу Дюстербах, однако, когда я закрываю музыкальный класс, меня поджидают две девочки из ее группы.
«Герр Мюлла-а-а! – тихо произносит одна из них. – А мы можем кое о чем вас спросить?»
И, поскольку теперь уже все дети вышли во двор на перемену, вокруг нас внезапно воцаряется необычная тишина. Слышно, как топают по липкому линолеуму подошвы семилетних девочек, когда они медленно подходят ко мне. Та, что повыше ростом, наконец встает передо мной, а та, что пониже, прячется за ней.
«Ты-ы-ы? – Та, что посмелее, расправляет обеими руками свою косу, которая свешивается у нее через плечо. – Это правда?»
«Что?»
«Что ты… – Она оборачивается к своей подружке, которая ей кивает и слегка пихает в бок, потом обе глядят на меня во все глаза. – Что ты не веришь в Бога?»
«В Бога? – Я не могу не рассмеяться. – Кто же такое сказал?»
«Госпожа Дюстербах. – Она указывает на комнату позади себя, возле двери в которую я только сейчас увидел плакат со знаменитой христианской рыбой. – Наша учительница по религиоведению!»
«Ага, она так говорит… – Я упираю руки в бока, киваю и говорю: – Да, это так!» – В ответ они теснее придвигаются друг к дружке и отступают от меня на один шажок.
«Но… у тебя что же, совсем нет страха?» – интересуется та, что постарше.
«Страха? – меня разбирает смех. – Нет, вообще никакого – да и перед чем?»
«Ну, перед дьяволом… – подает голос та, что пониже, и в первый раз отваживается выйти из-за спины своей подружки, – который ждет тебя в аду!»
«Да нет же, – спонтанно говорю я, – нет же никакого дьявола, да и ада тоже нет! – Я сажусь на корточки и гляжу на две возбужденные физиономии. – Послушайте, вы обе, это все только истории, типа сказок, – в них никакой правды, и нечего их бояться!»
