И здесь замыкается круг церковной идеологической обработки, передаваемой от поколения к поколению: церковные налоги используются для того, чтобы и дальше производить все новых и новых церковных налогоплательщиков.
В то же время немецкая Конференция епископов могла бы высказаться намного короче – ну, скажем, так: «Ну, дорогая отступница, дорогой отступник, может, вы все же передумаете? Неужто вы и впрямь отречетесь от любви Божией из-за каких-то двухтрех монеток в год? А потом – от вечной жизни в раю? А вместо этого… ну вы ведь догадываетесь, что вас ждет?!»
Но господа верховные пастыри выбрали другую заключительную фразу, которая хотя и звучит дружелюбнее, но подразумевает то же самое: «Возможно, вы не осознали всей важности своего решения и захотели бы отменить его».
В свете религиозной идеологической обработки «важность своего решения» выглядит, конечно, как весомая угроза, и поэтому слова о «добровольности» оборачиваются совсем скверной шуткой, над которой не может посмеяться никто из тех, кто подвергался или подвергается этой идеологической обработке.
Другой аспект ведет, пожалуй, к величайшему заблуждению преднамеренно дезинформируемой общественности: сбор церковного налога – это ни в коем случае не такая фискальная задача, которую немецкие налоговые чиновники решают мимоходом. Как раз наоборот: государственное инкассо – это административные расходы, за которые, правда, церкви платят по миллиону евро в год, но, как мы знаем по Австрии, это абсолютная сделка! Там церкви должны поддерживать собственную систему членских взносов, которая Германии обходилась бы почти в 1800 миллионов евро – также известных как 1,8 млрд, которые государство сберегает тем самым для церквей.
И поскольку церковный налог может быть вычтен в качестве специального расхода из обязательного подоходного налога, федеральное правительство и правительства земель отказываются от налоговой выручки в размере почти 4 млрд евро. Если мы добавим сравнительно смехотворные 300 млн евро, которые работодатели начисляют для заработной платы, так как должны учитывать церковный налог, то создается внушительная сумма в 6 миллиардов евро, которую общественность должна потратить на сбор 10 миллиардов церковных налогов. Это не назовешь хорошей рентабельностью.
Однако если кто подумал, что эти 6 млрд евро – последняя пощечина, отвешенная церковью нашей в целом просвещенной нации, завершающая перечень наглых церковных выходок, тот сильно ошибся – ведь мы еще не рассмотрели грубой закулисной стороны нашей уникальной в сравнении с остальным миром системы церковного налога.
Одна «рождественская звезда», католическая блогерша Янина Могендорф, от имени Римско-Католической Церкви объясняет церковный налог таким образом:
«Наполеон выиграл войну против Пруссии, и светские князья должны были уступить Франции свои земли по левому берегу Рейна. Взамен они получили владения и угодья церкви».
Заметим себе: «владения и угодья церкви»; но далее она пишет:
«С этого момента приходы и церковные учреждения финансировались странами, но вскоре эта поддержка стала слишком дорогостоящей. Теперь члены церкви должны были сами оплачивать нужды церкви и делать это в форме налога».
И все – с темой церковного налога покончено?!
Да нет, все не так просто, как хочет нам объяснить барышня-конфетка от лица самого успешного в мире поставщика духовных услуг.
Прежде всего речь идет о мнимой экспроприации, имевшей место в ходе секуляризации в 1803 году. Фактически церковные владения были отписаны князьям (а позднее обществу в целом), но здесь допустимо задаться вопросом: как вообще церковь заполучила себе эти земли и недвижимость? Тяжким и честным трудом? Мессами и попечением о душах?! Сколько ей нужно было провести крещений, венчаний, воскресных проповедей и отпеваний, чтобы добросовестно заработать себе столько земель и богатств, которые впоследствии могли стать собственностью целой нации?
Церковь приобретала эти блага – ленные поместья и прочие дары – в значительной мере от императора, который тем самым думал обеспечить себе духовное и политическое благополучие. И если у христианина-землевладельца была, скажем, золотая ложка, то впоследствии он передавал ее церкви.
Но даже если при этом шла речь об экспроприации, то причина введения церковного налога заключалась в другом. Официальное историческое объяснение того, как и почему возник в Католической Церкви церковный налог, столь же ложно, как и те официальные заявления, которыми наше федеральное правительство оправдывает церковный налог.
Итак, после того как князья церкви должны были вернуть все, что приобрели их предшественники, церковные приходы, по сути дела, имели три фактора финансирования: сельское хозяйство, духовные услуги и пожертвования. Но в ходе индустриализации в Европе XVIII и XIX вв. было столько миграций беженцев в Германию (например, польских гастарбайтеров), что для них основывались собственные общины.
Поскольку эти новые общины, в отличие от подобных немецких общин, пребывавших в благополучии и сытости, все еще пробавлялись милостыней и просили официальной помощи у прусского государства, родился церковный налог и в 1905 году был учрежден во всех прусских церковных приходах.
А поскольку Веймарская конституция 1919 года отделила, наконец, церковь от государства, чтобы установить «свободную церковь в свободном государстве», то с целью финансового обеспечения общин потребовалось ввести во всем государстве церковный налог. Однако эта ситуация была все еще далека от нынешней церковной налоговой системы. Постановлено было только одно: предоставить местным церквям списки государственных налогоплательщиков, чтобы церкви могли взимать с них задним числом церковный налог за счет выплачиваемого ими государственного налога.
Однако в марте 1933 года происходит нечто такое, что до нынешнего дня имеет центральное значение для государственного сбора католических и протестантских членских взносов: Адольф Гитлер вносит на голосование в Рейхстаг свой «закон об устранении нужды народа и государства», более известный как «закон о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству». Этим законом лишается силы
Рейхстаг и отменяется конституция. Против этого рокового закона проголосовала единственная партия – СДПГ, и в этот момент всем было очевидно, что будущее Европы находится в руках последней партии, которая, хотя и будучи шатким кандидатом, еще имела силу: в руках католической Партии Центра.
