Вот так и происходит, когда не признают реальность: представители церкви придерживаются утверждений, которые считались ложными еще 2000 лет тому назад, а в свете современной науки вообще смехотворны.
Ведь гомосексуализм – это естественный феномен, встречающийся в разных формах и во всех человеческих культурах и давно уже ставший обыкновенной данностью. Кроме того, он как нельзя лучше подходит для того, чтобы выявить принципиальную разницу между моралью и этикой, четко сформулированную моим другом-философом Михаэлем Шмидтом-Саломоном:
Мораль делит психические состояния на добро и зло, на правильное и ложное, на моральное и неморальное, но при этом дает лишь произвольные критерии, которые могут быть различными и даже противоположными в зависимости от культур и религий.
В случае христианской морали гомосексуализм рассматривается как нечто ложное, так как христианская мифология включает в себя некий план творения, ориентированный исключительно на продолжение рода и никоим образом не предусматривающий гомосексуальности. Тот факт, что эта история творения противоречит всему, что нам сейчас известно о происхождении видов, для блюстителей христианской морали совершенно неуместен – он не вписывается в их картину мира, а посему считается злом, ложью и аморальностью.
С другой стороны, этика не различает между добром и злом, а задается вопросом, какое поведение корректно, а какое – нет. Состояние же ума для этики не играет роли. Этика спрашивает исключительно о том, нарушает ли то или иное поведение чьи-либо права или интересы, то есть причиняет ли оно страдания и если да, то в какой мере.
С этической точки зрения состояние ума того человека, который чувствует сексуальное (среди прочего) влечение к представителю своего же пола, совершенно несущественно. Гомосексуальные действия (при взаимном согласии) также не составляют проблемы, как и все прочие сексуальные акты между взрослыми людьми (опять же при взаимном согласии), поскольку они защищены правом на самоопределение и не причиняют никому страданий.
Однако если по моральным соображениям людям запрещать действия, которые не причинили бы никакого вреда, то у них будут оставаться неисполненные желания, которые причинят им подлинное страдание. Поэтому этические соображения всегда исходят из суверенного индивидуума, который может без ограничений сам определять свои действия (при условии соблюдения прав других индивидуумов). Но поскольку в христианстве гомосексуальные действия подавляются, напрашивается элементарный вывод: христианская мораль причиняет страдание и поэтому неэтична.
Для христиан, не сомневающихся в своей религиозности, это может звучать слишком резко, однако для самоопределяющейся жизни, в которой должно быть как можно меньше страдания, этот вопрос о «моральных принципах» имеет первостепенное значение. Поэтому для меня, как свободного, самоопределяющегося члена солидарного общества, разница между религиозной моралью и секулярной этикой довольно проста: моральный компас религии помогает лишь при ориентации между небом и адом, зато этический компас составляет полные 360 градусов, которые предлагает нам сама жизнь.
Но давайте послушаем, как твердолобый христианин мягким голосом отстаивает моральную доктрину своей религии.
«Существует так называемая демонстрация геев – “Кристофер-Стрит-Дэй”, – говорит пиеву брату
Виланд Бакес, за что, вообще-то, представители ЛГБТ-движения, то есть лесбиянки, геи, бисексуалы, трансгендеры, квиры и интерсексуалы, должны были бы обидеться на ведущего. – И вы (может, здесь никто и не поверит) – на ней постоянный гость».
Да неужто в самом деле?!
«Хотя и с краешку», – добавляет господин Бакес, на что брат в черной рясе не может не ухмыльнуться.
«На противоположной стороне», – быстро говорит он с милой улыбочкой.
Зато совсем не так мило то, что патер Штайнер и его собратья по вере пишут на плакатах, держа которые они наблюдают за пестрым праздником любви со своего христианского берега: Спасите детей от извращений, например, или: СПИД – бич блуда.
Возможно, я просто еще слишком неопытен для участия в подобных ток-шоу или слишком импульсивен, но, когда редактор проецирует картинки на экран, во мне пробуждается спонтанный импульс – желание просто дать за это в морду фашиствующему пиеву брату. Я этого не сделал, да и не сделаю, ибо тем самым нарушил бы его право на физическую неприкосновенность, однако мысли-то, в конце концов, свободны и не наказуемы, а в данном случае просто спонтанны.
«Вы бы хотели изменить геев? – спокойно спрашивает Виланд Бакес. – Излечить их?»
«Да, – говорит пиев брат, затем сбивается, но снова берет себя в руки и провозглашает: – Мы желаем указать дорогу ко Христу». Потом он снова сбивается, но тотчас опять выдает: «Мы не говорим, что мы – лучшие из людей, но мы говорим: гомосексуализм пред лицом Бога непозволителен. Ясно, что все мы – грешники, и сам я хожу на исповедь. Все ходят… – Ну, теперь даже он замечает, что его речь развивается в каком-то ложном направлении. – У каждого есть недостатки, но церковь знает выход: она говорит, что любовь – это духовная величина, а половой акт – лишь выражение этой любви. Бог есть любовь. Чистый дух есть любовь, и мы желаем предложить ее людям: возможно, это сделает их счастливыми».
Не говоря уже о том, что подобного рода брехня предлагается на каждой вашей «таинственной мессе», дражайший пиев брат, возможно, пора представить вам мой взгляд на любовь:
Любовь – это неописуемо прекрасное чувство, но оно и не поддается объяснениям. Любовь заставляет умных людей делать глупые вещи. Любовь находится в сердце, зудит в животе – а часто и немного пониже, – но возникает в мозгу. Любовь – это естественный феномен, у которого много аспектов и функций: она обеспечивает наше выживание, продолжение нашего рода, наше благополучие и наше общественное сосуществование. Она возникает из необозримого взаимодействия опытов, предпочтений, склонностей, случайностей, генетической гармонии и подсознательно воспринимаемых знаков и запахов. Она может приводить наш мозг, а с ним и все наше тело в некое абсолютно необычное состояние, может то опускать нас до низших, то поднимать нас до высших моментов, может сообщать нам то эйфорию, а то – печаль, то уверенность, а то – раскаяние. Любовь спонтанна и не поддается расчетам, и все же она отнюдь не что-то таинственное: ее не только можно испытывать, но и объяснять, наблюдать, измерять и даже доказывать.
«А вы, собственно, были когда-нибудь влюблены?» – вдруг спрашивает меня евангелическая пасторша.
«Еще бы, очень часто!»
«Я бы хотела, чтобы вы это как-нибудь доказали!» – говорит она.
В данный момент сделать это было бы трудно, особенно перед снующей камерой, но ее реплика – это просто-напросто старый трюк профессионалов от религии, цель которого – показать, что, дескать, мы, скептики, из-за того, что у нас нет доступа к духовной религиозности, обречены на тоскливо-безотрадную технократическую жизнь без любви. Упрощенно смысл этого трюка можно выразить так:
