Она прошептала:
Ледяной январский ветер
И пустынный суховей
Отступают, видя этих
Нарисованных зверей.
Луна становилась больше, разрасталась, занимая все пространство вокруг.
Стихотворение подействовало – впрочем, как всегда. Сашеньке стало тепло-тепло. И тепло это шло с луны. И оттуда же звучал знакомый родной голос:
Только ты смотри, балда,
Их не путай никогда,
Чтоб в жару не перегреться,
Не замерзнуть в холода!
Сашенька улыбнулась, закрыла глаза и прошептала: «Скоро-скоро».
* * *
«Дорогая Сашенька! (Мне очень нравится твое имя. Мне приятно произносить его вслух, писать на бумаге и в «Ворде», как сейчас. Мою супругу звали Ираида. Представляешь? Я вообще никогда не звал ее по имени.)
Так вот, Сашенька. Сегодня у меня операция, но дело не в ней. Я либо умру, либо останусь жив. Я не знаю. Мне совсем не хочется умирать, но я не боюсь. Я хочу написать тебе, чтобы и ты не боялась. Все решилось не сегодня, а тогда, в том храме. Мы будем вместе. Либо в этой жизни, либо в той. Вопрос только в том, кто кого встретит. Возможно, я умру сегодня, и тогда я подожду и встречу тебя там. Или я останусь жив, тогда ты подождешь в деревне и встретишь меня. Я совершенно уверен в нашей любви. Это делает меня сильным и храбрым. Будь и ты, родная, храброй. Не бойся. Мы обязательно будем вместе.
Я тоже сходил на исповедь здесь, в больничном храме. И к причастию тоже. (Не знаю, как только батюшка выдержал перечень моих грехов, но выдержал.) Слава богу!
И вот после этого я поставил свечку у алтаря и попросил, чтобы мы обязательно были вместе. Вот и все. За мной пришли. Я пишу это и улыбаюсь. До встречи. Скоро-скоро. Целую. Женя».
* * *
Умерли Сашенька и Женя в один день и час.
И это было самым странным и необъяснимым, даже поразительным в этой истории, которая столь сильно тронула меня.
Когда Сашеньку нашли на следующий день, она совершенно окоченела и вмерзла в снежный наст. Одеревеневшей рукой она сжимала галстучек так, что, как ни старались, а вырвать у нее из руки этот кусок пестрой материи не смогли.
В деревне смерть Сашеньки списали на алкоголь; мать горевала, конечно, но бесконечные сериалы притупили, а потом и сгладили ее боль.
* * *
Егор женился на девушке из райцентра и стал хорошим семьянином и любящим отцом. Изредка он запивал, приезжая в деревню, но такие запои не длились долго. Максимум дня три в году. В один из таких запоев он спалил дом Черныша. Впрочем, об этой развалине пожалеть было некому.
Жизнь в деревне не изменилась. Из нее просто исчезли двое влюбленных.
Остальных же жителей ждала долгая обыкновенная жизнь.
Жизнь без любви.
Мой друг Каварадосси
Где-то высоко в кроне дерева, в его густой листве звучит музыка. И эта музыка волшебна. Он слышит ее, слышит сквозь решетку и сквозь стекло.
Слышит и тихо, почти шепотом, подпевает.
В такие моменты лицо его преображается. Точно светится мягким светом изнутри. Из-под кожи.
– Что ты поешь?
– Я не пою, я подпеваю.
– Подпевают, когда звучит музыка, а здесь тихо.
– Музыка звучит там.
Он кивает головой на тополь, что беззвучно шелестит за окном.
Для меня – беззвучно.
– Хорошо. Ясно.
В нашем отделении есть шизики на любой вкус. Этот симпатичный. Слышит музыку, когда ее нет. Вполне мирное хобби. Во всяком случае, не лезет в истерике в драку и не воет во сне…
– И что это за музыка? Кому ты подпеваешь?
– О! Это прекрасная музыка! Каварадосси…
– Кавара… кто?
– Такая ария…
Я вспоминаю, что есть группа «Ария», поющая какой-то тяжеляк, но мне она не нравится…
– Нет, это песня. Ее поет мужчина, которого должны казнить. Но когда он поет, мы еще не знаем, казнят его или нет. Это очень красивая ария. Я всегда мечтал сыграть ее… знаю настолько хорошо, что вот теперь, кажется, слышу…
– И что?
– Ничего. Просто слышу и все.
– Нет. Чем кончилось-то? Казнили?
– Казнили. А его девушка бросилась с крыши замка и разбилась…
– Жизнеутверждающе.
Наши разговоры – спасение для него.
Если я, активный и общительный, быстро нашел, чем заняться в психушке, то он часто просиживал у окна и, смотря на тополь, «слушал музыку».
От медсестры я узнал, что его отправили сюда родители после того, как он неделю пролежал лицом к стене на своей кровати. А от него самого через месяц больничной дружбы услышал о жестокой, бессердечной травле, которую устроили ему одноклассники.
Обычный подросток, с редкими волосами на голове, через которые просвечивала кожа черепа, с тонкими, как нитка, губами, острым носиком и огромными серыми глазами…
Он все спрашивает меня, схватив за руку, точно боясь, что я убегу, не дав ему ответа:
– Кто ненормальный? Я или они? Ведь это ненормально – ставить на колени человека…
– Ненормально.
– Ведь это ненормально – брать и…
– Подожди, – останавливал я его. – Мы выпишемся отсюда. Ты перейдешь в другую школу…
– В корпусе напротив сидит парень, он по больницам уже восьмой год. Вдруг и нас так?
– Во-первых, ты не в корпусе напротив, а во-вторых, тот парень, в отличие от тебя, убил двух человек топором, а одного, еще живого, облил бензином и…
– Не надо!
– Хорошо. А вот чтобы тебя выписали и не били, а может быть, даже любили, тебе надо стать как все. У нас, в обществе, где мы с тобой живем, очень важно, даже необходимо стать как все…
– А это как?
– Ну, во-первых, не подпевать музыке, которая звучит из деревьев…
Он улыбается.
– Это можно. Хотя, если бы ты слышал эту арию…
– Я не люблю русский рок.
– Это опера!
– Ах да. Его казнили, а она упала с крыши небоскреба…
– Замка. Потому что не могла больше жить.
– Вот этого и не надо говорить. Притворись, что тебе нравится «Модерн Токинг»…
– Ну хорошо.
– И не только в песнях. Везде. Мир очень прост. Ты не любишь смотреть на деревья и грустить о девушке, рухнувшей с замка. Ты хочешь работать и получать побольше денег. Хочешь жениться на девушке с большими сиськами. Размер должен быть подходящий. И завести детей. Квартиру кооперативную. И хотя девушки у тебя нет, ты придумай. Только не эту дохлячку, которая непонятно по какой причине кинулась, а нормальную. С сиськами…
