– Я собрал больше грибов, чем ты, – сказал Женя, улыбаясь и прижимая Сашеньку к себе еще крепче.
– Да, но ты не проверял. Они все червивые, – ответила Сашенька. И заплакала. Непонятно отчего, но заплакала. – Они все червивые.
* * *
Днем, когда Сашенька ушла домой заниматься хозяйством, Женя остался один в доме Черныша. По своей всегдашней привычке он решил осмыслить то новое, что с ним произошло, и вдруг понял: аналогов тому, что он чувствует к этой деревенской девчонке, нет.
Что делать со всем этим, он не знал. И все оттягивал разговор о главном – о том, что мучило его, и о том, о чем все-таки необходимо было поговорить.
Его болезнь, с которой он ранее совершенно смирился и бороться не собирался, теперь опять вышла на первый план и стала основной проблемой.
Когда жить не для чего, можно загнать мысль о смерти глубоко – в конце концов, мы все умрем. Можно махнуть рукой.
Один врач говорил мне в ответ на мои жалобы о боли: «А ты на нее плюнь. Ну болит и болит». Вот так же и Женя плюнул на свою скорую смерть. Ну смерть и смерть.
И вдруг эта девушка. Он явно никогда ничего подобного не испытывал.
Он ощущал любовь почти физически. Она распространялась от центра груди к губам. Нежность, перемешанная с восторгом и болью, тягучей волной перемещалась от губ к груди и обратно. Его взгляд сам собой, без влияния мысли, теплел, когда он смотрел на нее. Любовь была запечатлена на его лице так, что нельзя было ее не заметить. Любому, кто видел Женю в Сашином присутствии, было ясно – он не просто влюблен, а именно любит эту девочку.
Любовь вновь поставила перед ним проблему борьбы за жизнь. Теперь он готов был рискнуть.
Его привычка, ставшая уже натурой, требовала сначала все сделать, а потом уже сказать.
Он решился.
Операция, о которой говорили врачи и от которой он уклонялся, стала его главной надеждой и перспективой.
Всего полтора-два месяца, и он либо жив и относительно здоров, либо…
Либо она забудет его со временем…
Нерешенным оставался один вопрос – как объяснить Сашеньке свой отъезд. Сказать ли все как есть? Нет! Он не мог этого себе позволить. Пусть не будет она вдовой, если операция кончится плохо. Пусть забудет. Пусть выйдет замуж вон хоть за этого Егора, что ходит по деревне и смотрит на него, Женю, волчьим взглядом.
В дверь постучали, и сразу же за стуком вошел Егор.
– Я вот к вам, – сказал он и остановился в дверях.
– Проходи, – ответил Женя. – Садись.
Егор помялся, но вошел и сел на указанный стул. Женя, ничего не говоря, поставил перед ним чашку и, налив кипятка, бросил в него пакетик «Липтона». Потом сделал чай себе. Сел напротив Егора. Помешал в чашке единственной ложкой. Вынул, встряхнул ее и положил рядом с чашкой Егора.
– Сахар сам клади.
– Я без, – ответил Егор и отхлебнул чаю. – Курить у вас можно?
Женя кивнул, встал и сходил за пепельницей, сделанной в форме лебедя из консервной банки.
Егор улыбнулся.
– Еще Черныш делал.
Женя не ответил. Смотрел, как Егор курит. Ждал, что скажет этот гость. Смотрел на него не как на соперника, а скорее как на того, кто, может быть, когда-то будет на его месте. Вот он сидит, молодой, здоровый, счастливый. О, у него куда больше прав и возможностей. Он здоров и всего чуть-чуть постарше Сашеньки. Явно пришел разбираться. Или, как у них принято выражаться, разборки чинить. Что ж, это только хорошо говорит о нем. Пришел прямо, с открытым забралом.
– Ну так чего пришел, Егор? Какие дела-проблемы?
– У меня нет, а у вас? – Егор все не знал, как начать. Ему непонятен был этот человек. Он знал только одно. – Вы теперь с Сашкой гуляете?
Женя вдруг понял, что разговор может получиться тяжелый. Что этот деревенский бычок-малолеток пришел покачать права за свою женщину, которая его не была никогда. Качать права с бывшим комсомольцем, сделавшим карьеру одними разговорами. Это смешно.
– Ты ее любишь? – спросил Женя, пододвигая стул ближе к Егору. – Скажи прямо, как есть. Любишь?
– Ну люблю. – Егор несколько оторопел от такого напора.
– Ну тогда чего ты ко мне-то пришел, а не к ней?
Егор посмотрел на свои руки, покрутил в руках сигарету.
– Если считаешь, что она твоя, так забирай, если сможешь. Но только вот что я тебе скажу, дорогой Егор. Ты не сможешь. И пришел ты ко мне, потому что уже был у нее. Не отвечает? И «ВКонтакте», где вы жопы просиживаете, тоже не отвечает?
Егор молчал.
– В точку попал. Именно. Ты, наверное, хороший парень, Егор, но тебе не повезло. Ты женишься на другой. Чего ты вскидываешься? Я тебе говорю как есть, я много в жизни видел.
Егор молчал. Не такого разговора он ждал.
– Но я дам тебе шанс. Потому что мне нравится, что ты пришел ко мне. Как рыцарь. Биться на дуэли. Смотри: я уеду. Уеду скоро. И вернусь только через два месяца. Решит Саша с тобой быть – пусть. Нет – извини. И это… вполне возможно, я вообще не вернусь. Тогда хочу, чтобы ты понял. Это самая лучшая девушка на свете. Кто бы что про нее ни говорил, какой бы она ни была сейчас или в будущем, – она самая лучшая в мире.
– Вы ее совсем не знаете. – Егор был удивлен, а его намерения разобраться с московским гостем куда-то исчезли. – Вы же знакомы-то… без году неделя.
– А ты с детства с ней знаком и ничего о ней не знаешь. Даже когда вы разговаривали про любовь, про жизнь, про будущее… подумай, что ты знал о ней?
Егор задумался.
– А вы что знаете?
– Все, – сказал Женя и встал. – Но у тебя есть шанс. Как я и сказал.
Егор тоже встал. Он не знал, что сказать, и просто направился к выходу.
У дверей остановился.
– Вы ее так любите?
Женя посмотрел на него и улыбнулся.
– Ага. Первая любовь. Знаешь такое понятие? Первая – она навсегда.
* * *
Егор понял все одним из последних в деревне. Как и муж узнает об измене жены после всех даже дальних знакомых. Возможно, это происходит потому, что все мы видим лишь то, что хотим видеть.
Но для людей, особенно в деревне, где жизнь не столь насыщена событиями, даже маленькие детали и черточки чужого существования – уже повод для разговоров, версий и сплетен, сплетен, сплетен… Тут и скрытность-то обычно не помогает, а уж утаить то чувство, которое возникло между городским предпринимателем и деревенской девчонкой, было практически невозможно.
И в большей степени, как это ни странно, бдительность утратил именно Женя. Весь его предыдущий жизненный опыт ничего не значил, не помогал. Это было своего рода сумасшествие, сосредоточенность на одном человеке и бесконечное желание видеть его, разговаривать или просто молчать, но быть рядом.
