– Переходящее красное знамя.
Я подошел к ним. Стоял и не знал, что сказать или сделать. И только сквозь какой-то туман услышал слова Мишеньки, обращенные ко мне:
– Ты чего?
И к товарищам:
– Завязывайте. У него лицо дергается. Как бы инсульт не хватил. Эй! В себя приди! Бывает у пятнадцатилетних инсульт?
Вдруг лицо Владимира Аркадьевича приблизилось ко мне или я приблизился к его лицу, руки мои сами вцепились в ветровку у его шеи. Я держал его крепко. Лицо его, физиономия уцененного Мефистофеля с бородкой и карими глазами расплывались передо мной. Я ничего не мог сделать, только вцепился в куртку, держал крепко, не оторвать, и бормотал:
– Это кто переходящее, кто переходящее, кто?
Мне казалось, я ору. Меня отцепили и оттащили за другую сторону стола…
И тут явилась Стася с тазом посуды в руках и громогласно объявила:
– Вон сколько намыла! Ловко?
Все молчали. Евгений опять взял гитару и запел песню про виноградную косточку и желание созвать гостей. Ему стали подпевать.
* * *
Следующий день был в экспедиции выходным. Особым развлечением обитателей нашего лагеря были походы. Разбившись на компании, люди уходили вдоль моря, чтобы попасть к такому же морю, но в другом месте. Где «красивая бухта», где можно «мило понырять» и где, конечно же, можно выпить своей компанией, без посторонних. Я почти всегда оказывался посторонним, но от этого не страдал. Выходной день под навесом на пляже рядом с лагерем мне очень нравился. Я ложился в тени и наполовину спал, наполовину мечтал весь день до вечера…
Но в тот день поспать мне не удалось. Дело в том, что Стася не уехала домой, как обычно в выходные.
Она зашла под навес и села рядом со мной.
– Считаешь волны? – спросила она и повернулась ко мне скептической частью лица.
– Теоретически это возможно, – ответил я и улыбнулся. – Но я не умею считать волны.
– А хочешь, вместо теории займемся практикой?
– В смысле?
– Как все, пойдем в поход.
Я вскочил так быстро, что зацепился ногами за песок и покачнулся. И от радости попытался шутить.
– Куда пойдем? На Фиг или за Фиг?
Так обычно острили здешние археологи. Впрочем, не только здешние, и в другой экспедиции, раньше, я слышал, что кто-то назвал ближайший мыс Фигом и повторял эту дурацкую шутку…
– Мы пойдем туда, где можно считать волны.
– Пойдем, – согласился я. А она вдруг добавила:
– В одно очень странное место.
И произнесла она это так, что у меня вдруг защемило сердце и стало одновременно грустно, тревожно и сладко…
Мы шли над берегом моря. Спуститься к нему было трудно, обрыв был довольно высокий, но кое-где появлялись узкие крутые тропинки, ведущие вниз, к воде. На мое предложение искупаться Стася качала головой: мол, не время, после.
А море внизу было темным, почти черным и изумрудно-зеленым, с белыми барашками пены.
– Так хочется купаться, прыгнуть прям в волну. Жарко.
– Подожди. – Стася перекинула холщовую сумку, которую взяла с собой, с плеча на плечо и достала оттуда две белые панамки. – Вот, теперь мы с тобой одна команда. Пошли. Уже скоро.
* * *
– Посмотри, видишь? – спросила Стася, остановившись на пригорке над морем.
– Нет.
Она посмотрела на меня удивленным взглядом.
– Вот здесь, наступи ногой. Чувствуешь?
– Что-то вроде бы какие-то бугорки.
– Это дом. Наш дом.
Я наконец увидел. Над землей, едва видный, торчал каменный фундамент дома. Если не знать – не заметишь.
– А где же сам дом?
– Самого дома давно нет. Сам дом теперь там. – Она махнула рукой куда-то далеко, в сторону от моря.
– Почему?
– Очень маленький поселок. Укрупнили. Тогда так делали.
– Давно?
– Давно. Я еще девочкой была…
От дома вниз к морю вела едва заметная тропинка. И сейчас Стася смотрела именно в том направлении и улыбалась.
– Грустно, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать. – Для чего? Зачем?
– А это важно? Зачем тебе знать причины? Есть места, из которых ты уезжаешь, а твое сердце остается там. И не важно, может быть, и названия у места уже нет, и дом твой едва виднеется из-за травы, но сердце навсегда здесь…
– Ты привела меня к своему сердцу, получается.
– Получается так. Но оно не совсем здесь.
– А где?
– Надо спуститься по тропинке. Пошли? – И она протянула мне руку.
Я взял ее ладонь. Она была узкой и, на удивление, прохладной.
– Пошли.
* * *
Странно, но внизу было куда более ветрено, чем наверху.
– Это потому, что эффект трубы. Здесь всегда так. Приятно.
Внизу, в излучине, оказалась маленькая каменная пристань. Она была между двумя скалами, спрятана от волн открытого моря.
– Когда-то здесь стояли лодки. Дед был рыбаком. Ставил сети… А я ждала его, грызла подсолнухи и считала волны.
– Я не умею считать волны.
– Ты их не слышишь. Нет способности. Или привычки. – Она улыбнулась, шагнула на пристань и вдруг избавилась от майки и юбки, оставшись в купальнике. – Поплавать хочешь?
– Конечно. Море здесь такое… – Я действительно наконец сумел перевести взгляд на море.
– Какое?
– Тревожное. Чужое. Даже страшно.
– Это ничего. Здесь не утонем. Только не надо заплывать.
И она вдруг, легко разбежавшись, рыбкой прыгнула с причала.
Я стал раздеваться. Сбросил шорты и рубаху. Зашел на причал. Без сандалий влажные камни кололи ноги. Море темное, сине-зеленое, грозное. Просто разбежаться и броситься, как она?
Я, осторожно переступая, сел на край причала. Набежавшая волна забрызгала меня, заставила оттолкнуться и спрыгнуть…
Под водой мелькнули Стасины ноги и красный купальник. Мелькнули и исчезли. Я вынырнул и, с трудом подтянувшись, залез обратно на причал.
Стаси не было видно. Уже через две минуты я начал беспокоиться, а через пять нервничать. Я вскочил и ходил босиком по причалу, забыв про боль в ступнях. Поколебавшись, заорал во все горло:
– Стася! – И еще раз, чувствуя всю нелепость своих попыток: – Стасяааа!
– Что случилось?
Я обернулся. Сзади стояла Стася. Ее волосы замотаны в полотенце. В руках продуктовая сумка из ткани.
