Мне доводилось видеть разные вариации этой истории. Подростки не раз попадают в непростую жизненную ситуацию – по своей ли вине или по воле судьбы… Статистика против них: слишком многие катятся на дно, в тюрьму или прямиком в могилу. Хотя некоторые, если повезет и позволяют обстоятельства, находят силы жить дальше. Такие, как Джейн Рекс и Линдси, которая расцвела в пору бабушкиной смерти; как тетушка Ви, которая наладила свою жизнь после тяжелого развода с первым мужем. Каждый из них так или иначе извлек пользу из негативного опыта. У них были близкие, на которых они могли положиться. На примере друзей, родственников или коллег они убедились, что добиться успеха вполне реально.
Вскоре после того как я задумался о том, чем можно помочь американскому рабочему классу, группа экономистов, включая Раджа Четти
[75] опубликовала новаторское исследование в области рабочих перспектив в Америке. Выводы получились неутешительными: шансы ребенка из бедной семьи подняться на социальном лифте американской меритократии гораздо ниже, чем хотелось бы. Многие европейские страны дают больше возможностей осуществить «американскую мечту», чем сама Америка. И еще более важно, ученые обнаружили, что шансы заметно разнятся от региона к региону: в местах вроде Огайо, Оклахомы и Массачусетса идея «американской мечты» столь же популярна, как и в любом другом уголке мира, а вот на юге страны, в Ржавом поясе и Аппалачах детям из бедных семей приходится в буквальном смысле прогрызать себе дорогу в жизни. Выводы ученых удивили многих – но не меня. И никого из тех, кому доводилось бывать в этих краях.
Четти и его соавторы отметили в статье два очень важных факта, которые поясняли неравномерное распределение возможностей: преобладание неполных семей и сегрегация доходов. Если расти на попечении одной лишь матери или отца-одиночки, в окружении нищих соседей – это весьма сужает сферу твоих перспектив. Это значит, что рядом нет Пайо и Мамо, готовых проследить, чтобы ты не свернул с намеченного пути. Это значит, что никто не покажет тебе на своем примере, что будет, если усердно трудиться и получить хорошее образование. Это значит, по сути, что рядом нет никого из тех людей, которые помогли мне, Линдси, Джейн Рекс или тетушке Ви получить свой кусочек счастья. Поэтому я не удивлен, что мормонская Юта с ее сильной церковью, сплоченными общинами и полными семьями утерла нос Ржавому поясу Огайо.
Думаю, из моей жизни можно извлечь ценный урок: все мы способны качнуть чашу весов в нужную сторону. Мы в силах скорректировать отношение системы социального обеспечения к семьям вроде моей. Когда мне было двенадцать, я видел, как мою мать запихивают в полицейскую машину. Ей не впервой было попадать в участок, но в этот раз последствия были куда более серьезными. Мы привлекли внимание социальной системы, и теперь приходилось терпеть визиты соцработников и ходить на обязательные консультации к семейному психологу. Вердикт суда висел у меня над головой тяжелым лезвием гильотины.
По идее, социальные работники должны были выступать в моих интересах, однако вскоре стало очевидно, что они не более чем очередное препятствие на моем пути. Когда я проболтался им, что большую часть времени провожу у бабки с дедом и хотел бы переселиться к ним насовсем, мне ответили, что суд вряд ли санкционирует такое решение. В глазах закона моя бабушка не годилась в опекуны – у нее не было ни соответствующей лицензии, ни опыта. Если в суде для моей матери дела обернутся плохо, нас с Линдси, скорее всего, отдадут не Мамо, а в приемную семью. Меня тут же бросило в холодный пот. Поэтому я перестал трепать зря языком, заявил соцработникам, что все хорошо, и стал молить Бога о том, чтобы не остаться без родных.
Надежды оправдались: мать не попала в тюрьму, а меня оставили с бабушкой. Разумеется, неофициально: в теории я должен был жить у матери. Однако не у каждого есть спасение в лице сумасшедшей старухи-хиллбилли. Для многих детей служба социальной опеки – последнее звено государственной поддержки: если попасть к ним в лапы, тебя уже ничто не спасет.
Проблема отчасти заключается в том, что законы штата видят семью по-своему. В нашем сообществе, а еще у чернокожих или испаноязычных эмигрантов бабушки с дедушками, а также кузены, тетушки и дядья играют огромную роль в воспитании детей. Увы, социальные службы не рассматривают их как потенциальных опекунов. В некоторых штатах от опекуна требуют специализированного образования, например, наличия диплома медсестры или врача, даже если кандидат в близком родстве с ребенком. Иными словами, социальные службы в нашем государстве не учитывают специфику хиллбиллийских семей и зачастую делают только хуже.
Проблема масштабная. Ежегодно 640 тысяч детей, преимущественно из бедных семей, по несколько месяцев проводят в приемных семьях. Добавьте к ним тех, кто подвергается насилию, но по каким-то причинам избегает системы патронажного воспитания (точное их количество никто не может назвать), и вы станете свидетелем настоящей эпидемии, которая по воле властей только набирает обороты.
Мы можем сделать многое. Можем выстроить политику так, чтобы она учитывала интересы детей вроде меня. Самый важный урок моей истории не в том, что общество нарочно ставило какие-то препятствия на моем пути. Начальная и средняя школа были не так уж плохи, учителя прикладывали все силы, чтобы до меня достучаться. Наша средняя школа занимала последнее место в рейтинге учебных заведений Огайо, но причиной тому были отнюдь не педагоги, а сами ученики. Я получил грант Пелла и субсидированный правительством студенческий заем под низкий процент, которые позволили мне поступить в колледж. Я никогда не голодал, во многом благодаря бабушкиным льготам, которыми она щедро со мной делилась. Конечно, меры социальной поддержки не идеальны, однако я сам виноват, что некоторое время ходил по краю; от властей ничего не зависело.
Недавно я встречался со своими учителями из альма-матер – старшей школы Мидлтауна. Все они в той или иной степени выражали беспокойство тем, что власти слишком поздно включаются в образовательный процесс и оттого тратят непозволительно много ресурсов. «Видимо, наши политики считают, что все решает колледж, – сказал мне один учитель. – Для кого-то – возможно. Но многие наши ученики знают, что колледж изначально не для них». Другой добавил: «Скандалы и драки – вот и все, что дети видят с ранних лет. Одна моя ученица недавно потеряла ребенка – практически на пустом месте, как теряют ключи от машины: просто не имела понятия, куда бы он мог подеваться. Две недели спустя его нашли в Нью-Йорке – с отцом-наркодилером и прочей тамошней родней». Забудем о чудесах: все мы знаем, какая участь уготована бедному малышу. Хотя если вмешаться именно сейчас, на данном этапе, еще можно что-то исправить.
На мой взгляд, любая политическая программа должна учитывать то, что мои бывшие педагоги видят каждый день: что истинная проблема этих детей в том бардаке, который творится у них дома. Пора уже признать: ваучеры по «Восьмой программе» должны выдаваться администрацией города таким образом, чтобы не делить бедных на маленькие анклавы. Как сказал Брайан Кэмбелл, учитель из Мидлтауна: «У вас на руках база семей, пользующихся “Восьмой программой”, вот и сделайте так, чтобы по отношению к налогоплательщикам среднего класса она образовывала перевернутый треугольник. Чем ниже доходы в определенном районе, тем меньше там эмоциональных и финансовых ресурсов. Нельзя просто взять и собрать всех бедных в одном месте, тогда воцарится полная безнадега». С другой стороны, он добавил: «Объедините детей из семей с низкими доходами с теми, кому привычна иная модель жизни, и бедняги потянутся вслед за обеспеченными». Тем не менее, когда Мидлтаун попытался ограничить выдачу ваучеров в определенных районах города, этому решению воспротивились федеральные власти. Они решили, что нищим детям не место среди успешных людей.
