Не все белые рабочие пытаются наладить свою жизнь. Еще в детстве я усвоил, что люди в зависимости от привычек и нравов делятся на две категории. Мои бабушка с дедушкой принадлежали к первой: старомодные, верные традициям, трудолюбивые… Моя мать и практически все соседи воплощали собой второй тип: замкнутые, злые, недоверчивые, помешанные на вещах.
Впрочем, было (и есть сейчас) много и тех, кто живет по кодексу моих бабушки и дедушки. Это заметно по мелочам: вот старик заботливо ухаживает за садом, когда все соседи позволяют своим домам гнить изнутри; вот молодая женщина, ровесница моей матери, приезжает каждый день, чтобы позаботиться о немощных родителях. Я не пытаюсь романтизировать образ моих бабушки и дедушки – у них, как уже было сказано, в жизни случалось немало бед, – просто хочу подчеркнуть, что многие не сидят сложа руки, что есть и те, кто стремится к лучшему. Были в нашем окружении и полные семьи, и тихие вечера, и вкусные домашние обеды, и старательные дети, верящие, что однажды обязательно осуществят «американскую мечту». Многие из моих приятелей неплохо устроились в жизни, обзавелись семьями: как в Мидлтауне, так и в других городах. Теперь у их детей, если верить статистике, больше поводов с надеждой глядеть в будущее.
Сам я жил будто между двумя мирами. Благодаря Мамо я видел вокруг не только разруху и отчаяние, но и надежду. Наверное, это меня и спасло. У меня были надежное пристанище и любящие объятия, тогда как соседские дети такой роскоши оказались лишены.
Однажды Мамо согласилась присмотреть в воскресенье за детьми тетушки Ви. Та привезла девочек рано утром. Я в тот день должен был выйти на смену с одиннадцати утра до восьми вечера, поэтому в десять сорок пять, поиграв немного с девочками, уныло побрел на работу. Мне ужасно не хотелось уходить от бабушки и племянниц. Я пожаловался Мамо на тоску в душе, а она вместо того чтобы по обыкновению рявкнуть: «Хватит ныть», – вдруг заявила, что и ей хотелось бы провести этот день в моей компании. То был редкий для нее момент искреннего сочувствия. «Но раз тебе хочется воскресенье проводить с семьей, придется искать другую работу; следовательно, надо поступить в колледж и получить диплом». В этом и заключался ее гений. Мамо не только читала нотации, ругалась и приказывала. Она пользовалась любым случаем, чтобы направить меня в нужное русло, и подсказывала, как добиться того будущего, которого я хочу.
Есть немало научных исследований в области социальных наук, которые доказывают, какой важный положительный эффект имеет поддержка родных и близких. Могу перечислить с десяток работ, формулирующих причины, по каким бабушкин дом не только дал мне крышу над головой, но и позволил иначе взглянуть на будущее. Целые тома посвящены феномену «счастливых детей», которые, невзирая на обстоятельства, добивались успеха, потому что им обеспечили социальную поддержку. Однако я и без книг знаю, что Мамо сыграла в моей жизни важную роль: не потому что так говорит какой-то гарвардский психолог, а потому что сам это чувствую. Взгляните на мою жизнь до того момента, как я перебрался к бабушке. В середине третьего класса мы вместе с Бобом переехали из Мидлтауна в округ Прейбл; к концу четвертого класса вернулись в Мидлтаун и заняли дуплекс на Маккинли-стрит;
в конце пятого класса переехали в соседний квартал, а вместо Боба появился Чип. Еще через год Чипа сменил Стив (и зазвучали разговоры о том, чтобы к нему переехать); в конце седьмого класса место Стива занял Мэтт, и мать затеяла переезд в Дейтон, рассчитывая, что я переберусь вместе с ней. К концу восьмого класса она поставила вопрос ребром, и я, прожив пару месяцев с отцом, вынужден был уступить. В девятом классе мы жили вместе с Кеном и его детьми. Учтите проблемы с наркотиками, судебный процесс, внимание служб опеки и смерть Пайо.
Сегодня воспоминания о том времени вызывают у меня дрожь. И не только у меня. Не так давно я заметил в Фейсбуке, как одна моя приятельница (знакомая по старшей школе, тоже урожденная хиллбилли) постоянно меняет парней: заводит новые знакомства и тут же рвет отношения; выкладывает фотографии с одним мужчиной, через три недели уже с другим; в общем, торопится похвастать в социальных сетях новым бойфрендом, пока очередной интрижке не пришел конец. Она моя ровесница, у нее четверо детей, и когда она в который раз заявила, что наконец-то нашла достойного мужчину, ее тринадцатилетняя дочь не выдержала и написала: «Хватит! Когда уже ты угомонишься?» Прекрасно понимаю эту девочку: кому, как не мне, знать, что она чувствует! В ее годы я тоже мечтал лишь об одном – чтобы у меня был свой дом без посторонних людей.
А теперь посмотрим, что происходило после того, как я переехал к Мамо. В десятом классе я жил с бабушкой. В одиннадцатом классе я жил с бабушкой. В двенадцатом классе я жил с бабушкой. Только мы двое – и никого больше. Мамо дала мне надежное пристанище, чтобы в тишине и безопасности заниматься своими делами. Никаких драк и скандалов, значит, можно сосредоточиться на учебе и работе. Проведя столько времени в тесном общении с одним человеком, потом я запросто налаживал контакты в школе и университете. Еще бабуля заставила меня устроиться на работу, и благодаря этому я иначе взглянул на свое окружение и отчетливо понял, чего хочу от жизни.
Уверен, что социолог и психолог, объединив усилия, запросто объяснили бы, почему я вдруг потерял интерес к наркотикам. Почему мои оценки стали лучше, и как мне удалось успешно сдать академический оценочный тест
[46] а еще найти учителей, которые сумели пробудить во мне любовь к учебе… Но это не главное; главное, что годы с бабулей оставили в моей душе ощущение счастья – я больше не боялся школьного звонка, знал, где буду жить через месяц, и был уверен, что чужая интрижка не вывернет опять мою жизнь наизнанку. Именно это чувство помогало мне в будущем, следующие двенадцать лет, принимать судьбоносные решения.
Глава десятая
На последнем году учебы я решил попробовать себя в гольфе и стал брать уроки у одного старого игрока-профессионала. Предыдущим летом я сменил работу и устроился в местный гольф-клуб, так что мог тренироваться бесплатно. Мамо никогда не проявляла интереса к спорту, но мое увлечение одобрила, потому что «именно так богатенькие бизнесмены решают свои дела». Пусть Мамо во многом была мудрой женщиной, о привычках богачей она знала мало, и я не постеснялся ей об этом сказать. «Заткнись, придурок! – рявкнула она. – Всем известно, что богатые люди обожают гольф!» Однако когда я вздумал тренироваться дома (без мячика, поэтому только царапал зря пол), она тут же велела прекратить и не портить ей ковры. «Мамо, – язвительно запротестовал я, – как же мне в будущем решать деловые вопросы за партией в гольф, раз я не умею играть, а ты не даешь мне учиться? С тем же успехом я могу бросить школу и сразу устроиться в магазин кассиром». «Умник какой выискался! Если бы не нога, встала бы и надавала тебе по башке и заднице!» – возмутилась бабка.
И все же она помогла мне найти средства на уроки гольфа и попросила своего брата (дядюшку Гэри, младшего из Блантонов) подобрать мне старые клюшки. Он раздобыл неплохой набор от «Макгрегора» – лучшее, что можно достать за наши деньги, и я стал тренироваться в любую свободную минуту. К началу первых турниров я уже неплохо освоился на поле.
