Мы прикинули свои возможности и поняли, что по дороге на вулкан нам будет не до кота.
– В таком случае возьмите талисманы, – пожал плечами шаман. – Левую руку дайте мне, а правую суньте в мешок. Что вынется, то и будет ваш талисман.
Я вынул чей-то маленький хвост, завёрнутый в полиэтилен. Ещё в этом мешочке был красный пластмассовый глаз.
– Это шерсть редкой горной лисы, – пояснил шаман. – До какого-то момента она будет приносить удачу, а потом неудачу. Надо точно почувствовать время и избавиться от талисмана.
В нагрузку он дал ещё магических сигарет и что-то пошептал.
Шейкер 4×4
Вулкан Хуйнапутина расположен в 80 милях от Арекипы – кулинарной и музыкальной столицы Перу. Преодолеть эти мили можно часов за пять: дорога идёт сначала на перевал, а потом вниз. Нам предстояла ночёвка в горном селении Маталаке, а утром мы должны были выступить в путь к вулкану Хуйнапутина с двумя детьми и поклажей.
Из Арекипы, где в полном соответствии с сезоном хлестал крупный дождь, выехали на могучем джипе-вездеходе 4х4, но даже ему трудно было вскарабкаться на перевал. Дело в том, что рядом с Арекипой расположен действующий вулкан Убейнас (я же говорю, там много выразительных названий). Он начал мощно извергаться летом 2006 года, отравил всю округу газами и завалил ядовитым пеплом, так что из посёлков вокруг Арекипы сбежало практически всё население.
Мёртвые посёлки пусты: одноэтажные домики, продуваемая всеми ветрами сельская школа, голое футбольное поле. В этом вполне марсианском пейзаже живее всех выглядели ламы, продолжающие пастись на прежних пастбищах как ни в чём не бывало. Они лежали поперёк дороги, вертикально подняв длинные лебединые шеи, и смотрели на джип с искренним непониманием. Мы тоже не очень понимали, зачем нас сюда понесло, особенно когда дорога перешла в серпантин двухметровой ширины.
Дорога грунтовая, трясёт на ней так, что джип превращается в шейкер. За пять часов нам не встретилось ни одной машины, и слава богу: справа скала, слева бездна. К трём часам ночи мы прибыли в горный посёлок, где опять-таки не было ни одной живой души – только маленькая церковь на главной площади, как в кошмаре Стивена Кинга. Не брал ни один мобильник. Гид Рене и шофёр Эрнесто оставили нас на площади, а сами пошли искать людей. Людей не было. До Москвы 16 тысяч километров, до Арекипы – 100, но они недосягаемы одинаково. Наконец Рене вернулся:
– Едем в полицейский участок, тут недалеко.
Там живые нашлись, но сказали, что к вулкану Хуйнапутина сейчас не проедешь: разлилась и разрушила дорогу горная речка. Шофёр Эрнесто не испугался и с разбега форсировал водную преграду, а через пару миль обнаружилось и заветное селение Маталаке, где нам предстояло ночевать. В гостевой комнате стояли три кровати и телевизор, при виде которого я чуть не разрыдался от счастья. Уже не думал, что когда-нибудь его увижу.
Все мулы заняты
На рассвете нас разбудили многочисленные тропические птички. Лисий хвост действовал – в разгар сезона дождей неожиданно выдался изумительно ясный и душистый день. Маталаке оказалось втиснуто в узкую щель между стенами гор. Внизу бурлила коричневая, как какао, и чрезвычайно шумная речка Поньо, устремлявшаяся в океан. До океана было уже ближе, чем до Арекипы.
– Сейчас проедем ещё две мили, – бодро сказал гид Рене, – и вы сядете на коней.
– Ура! – воскликнули дети, Андрей и Алиса.
– Какие кони?! – возмутился я. – Нам мулов обещали!
– Все мулы заняты, – пожал плечами Рене.
На коне я сиживал дважды в жизни, и, хотя оба раза усидел, воспоминания были стрёмные. Мул представлялся мне чем-то более надёжным и смирным – вероятно, потому, что я был с ним знаком исключительно по песне Новеллы Матвеевой: «Ну скорей, скорей, мой мул, я вижу, ты совсем заснул…» В реальности мул оказался совершенным ослом, только с длинной конской мордой и бесконечно печальными глазами, в которых сгустилась вся скорбь третьего мира. Мул был действительно занят – он тащил поклажу с палаткой и всем необходимым. Мы не думали, что нам понадобится столько всего, но ехать на таком муле было бы бесчеловечно.
– А вот кони, – приветливо пояснил Рене.
Те лягались и катались в пыли. Их было четверо – две молодые белые кобылки, серый рослый мерин и чёрный бешеный, храпящий и ржущий кучерявый жеребец, постоянно пристававший к одной из кобылок. Стоило ей приблизиться, как у чёрного коня стремительно удлинялся член. Кобылки отпихивались и даже лягали его задними ногами, но чувствовалось, что в принципе они не против.
– Сейчас надо пешком спуститься вон в то ущелье, – сказал Рене, указывая вдаль. – Там ждут проводники.
– Мы вообще-то на лошадях не очень умеем, – сказал я робко.
– Ничего, они научат.
– Как их хоть зовут-то, в смысле коней?
– Никак, – махнул рукой Рене. – Они местные.
Для удобства мы сами придумали им имена. Ясно, что на вершину вулкана Хуйнапутина можно было ехать только на несистемной оппозиции. Белых кобылок мы прозвали Чирикова и Рынска, серого основательного мерина – Кудрин, а чёрного и кудрявого коня с недвусмысленными намерениями – Немцов. Когда распределяли лошадей, буйный Немцов достался, конечно, мне. Я чувствовал это с самого начала. Впрочем, никто и не думал, что лишить Владимира Путина его магической силы будет легко.
Разборки оппозиции
Дети держались в сёдлах как влитые и всячески веселились, Жарова, умудрившаяся накануне потянуть ногу в Мачу-Пикчу, неплохо смотрелась на Кудрине, а мне Рене сказал:
– Поводьев нет, держись за гриву.
За немцовскую гриву я держался так, что сводило пальцы, но всё равно меня здорово мотало. Отчего-то восхождение среди кактусов представлялось мне мирным, почти идиллическим – мудрый конь знает дорогу, а ты знай покачивайся в седле и пой «Чуть видны вдали хребты туманной сьерры». Оказалось, однако, что мне совершенно не до пения, даром что туманная сьерра окружала нас со всех сторон и с запада наползала многообещающая туча. Пока она цеплялась за хребты, но было ясно, что часа через три доползёт до нас и прольётся, после чего тропа, и так еле видная, размоется окончательно.
Проводники творили чудеса – они исхитрялись идти в гору рядом с нами, периодически смирять лошадей да ещё подпихивать мула, который каждые пятнадцать минут останавливался и принимался смотреть в землю большими трагическими глазами. Сначала его тянули на верёвке, потом пинали, потом стали наконец соблазнять бананами из нашего запаса: бананы действовали недолго.
Поведение несистемной оппозиции отлично укладывалось в стереотип. Когда тропа шла между двумя склонами, все шли гуськом и вели себя тихо. Но стоило выехать на сравнительно ровный участок, Немцов кидался на Рынску, а когда её пыталась защитить Чирикова – лягал её без всякого снисхождения. Самое грустное, что Рынска была не против, но как-то не решалась, так что, когда разочарованный Немцов отбегал с независимым видом, вслед ему неслось печальное призывное ржание. Разрулить эту ситуацию пытался переговорщик Кудрин, но ему, как всякому соглашателю, перепадало с двух сторон. Наконец, когда через два часа езды мы достигли нижнего края кратера, проводники сказали, что дальше не пойдут.
