– Нет-нет, никакой спешки! Я не собираюсь прямо сейчас. Можно и попозже.
Сири покачала головой. В ее глазах заблестели слезы.
– Для меня это слишком.
Мика, не поднимаясь с колен, кивнул.
– Разумеется, я понимаю.
Он поднял руки в защитном жесте.
– Думай над моим предложением столько, сколько понадобится. Просто я решил, что все равно должен тебя спросить. Чтобы ты знала о моих чувствах. И намерениях.
Что же ей теперь делать? Сири знала, что это невозможно.
Да, она разведена и свободна от Пентти, юридически свободная самостоятельная женщина и все такое. Но она знала, что у нее не получится выйти снова замуж, пока жив Пентти. Он этого просто не допустит.
Она кивнула Мике и улыбнулась, но в душе у нее была совершеннейшая пустота.
* * *
Лето подходит к концу. Сено высушено и заготовлено на зиму, пусть не в Куйваниеми, но повсюду в стране, в других местах, где есть животные, которым надо запасать сено на зиму. В Аапаярви, например. В лесах поспевают ягоды. Много уродилось черники, причем очень крупной, потому что в этом году выдалось непривычно жаркое для Торнедалена лето и было много дождей, почти тропические ливни, когда небо разом темнело, а уже через секунду как ни в чем не бывало светило солнышко. Черника это любит, потому и уродилась такой крупной и сладкой.
С морошкой дела обстояли похуже. Все из-за заморозков, которые были в конце мая, как раз в пору ее цветения. Бедные маленькие цветочки замерзли, и их сдуло ветром.
* * *
Все братья отправились купаться. Лахья и Сири остались дома. Лахья лежала на диване и читала, когда позвонил телефон.
Это была Сейя.
– Горит! – кричала она. – Пожар! Весь дом горит. Я пришла туда, а там, Боже мой, все горит!
– Что горит? Какой пожар?
Лахья не понимала, о чем она говорит.
Тут в трубке послышался голос Эско.
– Дай трубку матери.
– Она в огороде, полет грядки.
– Тащи ее сюда, Лахья, делай, что тебе говорят!
Никогда еще Эско не повышал ни на кого голос, поэтому Лахья моментально его слушается. Она соскакивает с дивана и босиком несется на задний двор, крича во всю глотку.
– Мама, мама, иди скорей! Там Эско звонит! Мама, ты где?
Синее небо и зеленые луга. И в самом центре этой зелени стоит Сири, раскрасневшаяся, потная, косынка чуть запачкалась землей.
Сири отирает лоб и смотрит на дочь угрюмо, почти мрачно.
– Скажи, что я сейчас подойду.
Впоследствии Лахья вспоминала, что мать это почти прошипела или прошептала, но в тот момент она повернулась и, влетев обратно в дом, подобрала трубку, которая болталась, свешиваясь вдоль стены кухни.
– Она идет, – говорит она старшему брату, после чего садится на крылечко и закуривает одну из маминых сигарет; сейчас ей наплевать, что ее могут увидеть – мысли Лахьи занимает совсем другое.
Вскоре из дома появляется Сири и садится рядом с ней. Берет из пачки сигарету, даже, кажется, не замечая, что Лахья тоже курит. Руки у нее дрожат. А взгляд витает где-то очень далеко.
Какое-то время они тихо сидят рядышком и молчат. Лахья смотрит на безоблачное небо.
Когда Сири открывает рот, ее голос звучит спокойно и собрано. Руки больше не трясутся.
– Аапаярви, все сгорело. Весь наш дом. Целиком.
Лахья молчит, ничего не говорит.
Вскоре после этого во двор въезжает автомобиль Тату. Скоро они соберутся все вместе. Онни, Арто, Вало и Лахья. Кроме Тармо. Тармо далеко, в Хельсинки.
– Они не знают, с чего все началось. И они не нашли Пентти, в дом все еще невозможно войти, но все говорит о том, что его больше нет.
– Нет?
Лахья чувствует, что не совсем понимает. Что вот сейчас, в данный момент, очень важно, чтобы Сири излагала свои мысли предельно ясно.
– Да, умер, стало быть.
Беда редко приходит одна
Полицейское расследование. Все братья и сестры вновь собираются вместе. Конец лета. Большой праздник или нечто на него похожее. Наконец-то что-то случилось! Правда ведь? Ведь случилось же? Эй, почему никто не реагирует? Ау!
Куда попадает человек после смерти? Может, он становится маленьким ангелом и, подперев подбородок ручкой, полеживает себе на пухлом облачке и смотрит сверху на всех людей, как они копошатся там, далеко внизу, словно крошечные куклы или муравьи, все чего-то бегают, чего-то устраивают, за что-то цепляются?
Или человек рождается заново? Перерождается в муравья или нового малыша соседей или в дерево, цветок, чайку, комара?
Или человек просто умирает? Спит себе да спит и больше не просыпается.
Или он оказывается на небе? В совершенно новом месте, где ни разу прежде не бывал, где светло и красиво, и можно встретить тех, кто тоже умер, но только раньше? А если человек был глупым, то неужели он тогда оказывается в аду? Тогда каким же это глупым надо быть, чтобы туда попасть?
Арто не знал, но очень много думал об этом из-за последних событий.
* * *
Анни тяжело вздохнула, так тяжело, как это могут делать только беременные, и положила трубку. В комнате царил сумрак и было жарко. Несмотря на опущенные жалюзи, рассвет назойливо напоминал о себе, как оно обычно и бывает в июле в Стокгольме. Лето выдалось жарким, и тело Анни сделалось тяжелым и неуклюжим. Она находилась на позднем сроке беременности со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Анни бросила взгляд на красные цифры на радио-будильнике на прикроватной тумбочке. Было семь минут шестого.
– Что случилось, принцесса? – пробормотал в подушку Алекс, все еще пребывая между сном и явью.
Анни не ответила. Алекс протер глаза и уставился на нее в ожидании. Но она только молча сидела, свесив ноги с края постели, почти совсем голая, с округлившимся животом и грудью, в одной лишь тонкой ночной сорочке. Отросшие за время беременности волосы в беспорядке рассыпались по плечам.
– Анни?
Когда она наконец услышала его голос, у нее было такое чувство, словно где-то внутри нее нажали на «play».
Анни быстро зашевелилась со всей доступной в ее состоянии скоростью.
– Мой отец. Я должна ехать домой. Он… был пожар. Они его не нашли. Они думают, что… Он…
И она разрыдалась. Вместе со слезами наружу выходило все самое сокровенное. Воспоминания детства. Летние рассветы, когда Анни еще ребенком ходила с отцом в коровник. Его взгляд, такой прямой и открытый, когда он отвечал на ее вопросы о жизни и смерти. Отвечал, как умел, исходя из своих возможностей. Пентти никогда не делал разницы между ребенком и взрослым, а теперь он умер. У ее ребенка никогда не будет дедушки, только пожелтевшая фотокарточка в старом альбоме. Без истории. Без связи с прошлым.
