Элина убежала в лес, когда они с отцом отправилась туда за рождественской елкой. Поднялась сильная метель, а она, не слушая предостережений отца, одна унеслась на лыжах прочь и заблудилась. Когда Пентти вернулся домой и рассказал обо всем Сири, та сразу вспомнила, как она чуть было не потеряла девочку во время поездки на поезде. Но она ничего об этом не сказала и вместо этого накричала на Пентти, и тот опять отправился обратно в снежный шторм, подгоняемый чувством вины и угрызениями совести. Он отыскал ее лишь к утру, закоченевшую от холода, но – и это было невероятно – все еще живую.
Элина умерла неделю спустя, в первый день 1952 года. Какое начало для нового года! Сири сидела на краю ее постельки и держала за руку – на самом деле это была работа Пентти, это он должен был сидеть с ребенком, кормить его с ложечки костным бульоном, который девочка вяло глотала, и вытирать ей лоб, когда начинался жар. Но Пентти ушел топить баню. Когда он вернулся, Элина уже умерла. Сири чувствовала себя виноватой, что лишила мужа возможности попрощаться с ребенком, но ничем не выдала своих чувств. Вместо этого они сидели, крепко держа друг друга за руки и с трудом сглатывали рыдания, потому что у них не было времени на слезы, потому что Риико было всего два годика, и теперь они должны были заботиться о нем, слабеньком мальчике с больным сердечком.
Смерть Элины стала напоминанием о чем-то, словно вывернутая наизнанку память. Когда же на руках Сири умер Риико, она внезапно все вспомнила, все, что забыла или перестала чувствовать.
* * *
Поздним вечером в конце июня в Куйваниеми зазвонил телефон. Все дети, которые на тот момент жили дома, уже отправились спать, и Сири возилась на кухне. Она собиралась приготовить калакукко, «рыбного петуха», это непостижимое блюдо, которое дожило до наших дней лишь потому, что карельцы так бережно хранили его рецепт. Сири не была исключением, и каждый год готовила «рыбного петуха».
Она готовила его, чтобы почтить память умерших детей – она всегда так делала с того самого лета 1952 года, когда у нее в первый раз умер ребенок, в то самое время года, когда коптят уклейку.
Она как раз замешивала тесто, когда зазвонил телефон, и Сири сразу поняла, кто это.
Раньше, чем раздался голос, она услышала в трубке дыхание. Наконец, он откашлялся.
– Ты сейчас печешь? – спросил он.
Сири молча кивнула в трубку – знала, что ей не нужно отвечать – он и так все поймет.
– Прошлой весной Элине исполнилось бы тридцать шесть.
– А Риико тридцать три.
Прежде они много раз заводили этот разговор. По телефону это оказалось куда легче – если хочешь, можно зажмуриться и притвориться, словно ничего и не было, что все как обычно, и вся их любовь или взаимопонимание все еще нетронуты грузом прошедших лет. Сири раскатала на столе тесто, а поверху красивым узором разбросала рыбешку.
– Почему у нас не может быть таких взрослых детей?
Сири слышала этот голос и видела того молодого солдата, в которого когда-то была влюблена, но еще она видела шестидесятидвухлетнего старика, с которым недавно рассталась. Он продолжил диалог, отвечая и за нее.
– Ведь тогда бы это означало, что мы тоже постарели. Но ведь это не так?
Сири промолчала. Она знала, какой ответ от нее ждут – это была игра, в которую они играли, безопасный способ поговорить об умерших детях, не затрагивая самых сокровенных уголков души, в которых боль уже никогда не утихнет.
Но она больше не принадлежала ему. И больше не собиралась делить с ним на двоих эту боль. Она больше вообще не собиралась с ним ничего делить.
Сири положила трубку. (Потом сняла ее. Не потому, что думала, что он снова позвонит, но полной уверенности у нее на этот счет не было.) Она убрала пирог в кладовку, накрыв его на ночь влажным полотенцем, чтобы дошел. На следующий день она подаст его к столу, и дети станут есть – без особого восторга, правда, но они были вполне смышлеными детишками, чтобы уже не жаловаться на еду, и знали, раз мама готовит «рыбного петуха», это что-нибудь да значит, и не нужно приставать к ней с вопросами.
Покончив с делами, Сири легла спать, но сон не шел, как всегда бывало, когда она пекла «рыбного петуха», но зато она была рада, что избавлена от необходимости делить это мгновение с Пентти. Горе не становилось легче, когда они делили его пополам – напротив, всегда казалось, что он утягивает ее куда-то на дно и, сопротивляясь этому, она погружалась лишь все глубже и глубже, чтобы уже никогда не всплыть на поверхность. Любовь не должна быть такой.
* * *
Именно любопытство заставило ее сесть и начать составлять объявление о знакомстве.
Женщина, пятидесяти пяти лет.
Тут ей пришлось задуматься.
Уроженка Карелии.
Знаю толк в сельском хозяйстве.
Люблю петь.
Ищу мужчину для общения, возможно, любви.
Ты должен быть дружелюбным и любопытным.
Дальше этого у нее не пошло. Чего еще она хочет от жизни? Что еще можно о ней сказать?
Однако ей показалось, что и этого более чем достаточно. В финских лесах наверняка полно одиноких мужчин, вдовцов или холостяков, которые среди прочего искали тех, с кем можно вместе попеть.
В первую неделю Сири получила три письма. Целых три штуки! Это ей-то, получавшей письма очень редко, разве что от братьев и то максимум раз в месяц. (А то и реже, потому что теперь можно было позвонить по телефону.)
Все письма были от разведенных. Кажется, институт брака в их краю приказал долго жить. Даешь развод в Швеции! Даешь развод в Хельсинки!
Сири ответила им всем. Покупая марки и отправляя письма, она раз или два оглянулась – не видит ли кто. Ей не хотелось, чтобы соседи начали болтать о ней, как о приезжей потаскухе, которая ищет себе нового мужика. Да-да, чего только не услышишь о себе на новом месте.
Все женихи были недостаточно современны, чтобы расписывать в красках причины своих разводов (они писали прямо или между строк, что ненавидели своих жен), и такие не проходили естественный отбор Сири. Но все лето каждую неделю она получала парочку новых писем. И пусть ей никто не подходил, у нее в запасе все равно оставалась целая куча знакомых по переписке. Кого из них выбрать?
– Ох, мама, как же это замечательно! – завопила Хелми в трубку, едва узнав, что от нее требуется, и тут же пообещав матери приехать как можно скорее, чтобы помочь той сделать выбор. Она немного расстроилась, что мать не попросила ее совета перед тем, как составить объявление, и ей совсем не понравилось, что Сири не требовала присылать в конверте фото – «Чтобы можно было увидеть, как он выглядит», – но в большинстве случаев мужчины сами присылали свои фотокарточки, пусть даже никто их об этом не просил.
Теперь оставалось только собраться с духом и встретиться с кем-нибудь. Отважиться идти дальше. Невзирая на призраков из прошлого, которые все еще подкарауливали за углом, каждый час, каждую минуту.
