Да, Арто. Теперь он чувствовал себя лучше. Ведь ему было всего шесть лет, а на малышах все быстро заживает, как сказал доктор Виисенмаа, когда навещал их, чтобы выписать лекарства, поменять бинты и осмотреть рубцы и шрамы.
– Ну что, воробышек, вот увидишь, скоро их совсем почти не будет видно.
Лаури, которого вытащили из Стокгольма в самое Рождество, взял на себя уход за младшим братом. Каждый день он брал Арто с собой на короткую прогулку на санках, потом что Арто полезно было бывать на улице в светлое время суток. По словам доктора (не Лаури) это ускоряло заживление ран, но главное, что Лаури нашел чем себя занять, и это помогало ему скрашивать дни и заставляло их идти быстрее.
Анни все это время безвылазно находилась в Аапаярви, хотя с большим удовольствием ночевала бы у Хелми в городе. Но что-то все же заставляло ее оставаться в отчем доме, несмотря на то, что вскоре ей стало в нем тесно, – да что там, теперь, когда все братья и сестры были в сборе, ее состояние граничило с клаустрофобией. Она сначала даже не поняла, что с ней такое, и только потом к ней медленно пришло осознание происходящего.
Анни выжидала. Сперва неосознанно, потом осознанно.
Пентти большую часть времени проводил в коровнике. Что он там делал, никто не знал, потому что больше к нему туда никто не ходил. Он появлялся к обеду и ужину, но в остальное время его никто не видел. Бывая дома, он вел себя как обычно, возможно даже еще более оживленно, чем обычно, а может, и нет. Может, Анни так просто казалось.
В первый день нового года Пентти взял свой старый пикап и отправился на нем к одному из своих братьев, к тому, что жил на шведской стороне к северу от Аапаярви, в Лайнио. Уезжая, он ни с кем не попрощался, а остальным и подавно не было до него дела.
Обычная поездка, ничего особенного. В начале января они всегда ездили навещать своих родственников, и Сири сопровождала мужа вместе с маленькими детьми, но в этом году это даже не обсуждалось. Пентти просто собрал сумку и уехал прежде, чем кто-либо успел проснуться. Никто из детей так и не узнал, что он и Сири сказали друг другу на прощание. Возможно, что ничего. А может быть, все.
Анни приглядывалась к матери, пытаясь понять, не начали ли в ней проклевываться ростки чего-то нового, но, во всяком случае, внешне, мать никаких таких признаков не подавала. И они с Эско только и ждали подходящего случая, чтобы приступить к осуществлению задуманного. Очевидно, отъезд Пентти оказался именно таким случаем.
Когда Пентти уехал, казалось, сам дом вздохнул с облегчением. В нем и без того было тесно с Анни, Лаури, Тармо плюс Тату появлялся каждую ночь.
Но когда уехал Пентти, все сразу ощутили, что в доме стало свободнее и легче дышать.
И уже нет такой клаустрофобии.
И куда менее тягостно.
Они во всем помогали друг другу. Тармо, Лахья и Вало доили коров, а Анни и Хелми частично взяли на себя бремя забот по дому. Хелми вместе с Малышом Паси почти все время проводили в Аапаярви, пока Паси снова пребывал в загуле. Анни не спрашивала, а Хелми и не рассказывала, но Анни замечала в глазах сестры тень чего-то большего, чем обычная усталость. Однако у нее никогда не было времени поговорить с сестрой, и зачастую у Анни даже возникало чувство, что, может, это все пустяки, просто померещилось. Каждый раз, когда у нее возникало желание остановить сестру, дотронуться до ее руки и спросить, как у нее на самом деле обстоят дела, Анни говорила себе, не лучше ли просто взять и плюнуть на все, что это не ее проблемы и, вообще, какое ее дело. Между тем Малыш Паси был очень живым ребенком, еще более живым, чем его дяди и тети в том же возрасте: он повсюду лазил, невзирая на свои юные лета, и Хелми приходилось постоянно за ним присматривать.
Арто не умрет. Во всяком случае, не от ожогов, это точно. Маленькие дети, на них так быстро все заживает. И они так легко забывают.
Казалось, случившееся почти не повлияло на него. Он все еще страдал от боли, но в основном только по ночам. Куда больше его радовало то, что почти все его старшие братья и сестры собрались вокруг него и уделяли ему столько внимания, сколько ему в жизни и не снилось.
Даже Онни, который был на два года младше брата, понемногу начало утомлять, что все носились с Арто как с писаной торбой, нянчились с ним, постоянно при этом интересуясь его самочувствием. Пора было положить этому конец.
Как-то раз днем Онни примчался, истошно вопя, словно начался пожар. Он орал, что получил ожоги четвертой степени. Кожа по всему его телу отслаивалась большими кусками, и он выл как безумный, когда кто-нибудь порывался ему помочь. Оказалось, он подслушал доктора Виисенмаа, когда тот навещал Арто, и уяснил себе, что то, что случилось с его братом, очень больно, но бывает и похуже, когда человек за раз теряет всю кожу, отчего становится похожим на сосиску без шкурки.
Не пожелав мириться с тем, что ему, как самому младшему, больше не уделяют столько внимания, как раньше, и памятуя о том, как выглядели ожоги Арто, Онни содрал со всех сосисок шкурки и с помощью древесного клея приклеил их на свое тело, чтобы потом внезапно влететь и напугать всех кожей, отваливающейся большими кусками.
Шкурки от сосисок отвалились, но взамен Онни заработал сильнейшую аллергическую реакцию на клей. При этом выглядел он просто ужасно: весь красный и с невыносимым зудом по всему телу, но к счастью (или к несчастью, это как посмотреть) невредимый.
Братья и сестры смеялись над ним, и Сири смеялась вместе со всеми, когда улегся первый шок.
– Повезло, что Пентти рядом нет – его бы удар хватил, если бы он увидел, все эти пригодные для дела колбасные шкурки, которые нам теперь придется выбросить.
У Анни было как-то странно на душе. Поскольку Арто вернулся домой как раз накануне Сочельника, они с Эско успели утрясти все детали своего грандиозного замысла. Эско имел с сестрой повторный разговор вечером перед Сочельником, после чего вернулся обратно, к жене и детям. На этот раз они с Анни отправились не в гараж, а в баню, чтобы спокойно все обсудить без свидетелей. Все уже вымылись перед Рождеством, но в предбаннике до сих пор ощущалось приятное тепло, поэтому там можно было спокойно сидеть, не боясь замерзнуть.
То, что Эско рассказал о Пентти, не казалось чем-то из разряда вон выходящим. Словно этого вполне можно было ожидать. Конечно, слушать о таких вещах неприятно, но и ничего удивительного в этом тоже не было. А Эско, кажется, твердо решил купить ферму.
Анни полагала, что это неплохо. Потому как сама была не в том состоянии, чтобы всерьез заниматься делами. Именно поэтому Эско и обратился к ней. Она жила в доме, ступала по тому же полу, по той же земле, по тем же дорогам, по которым ходила всю свою жизнь, и все-таки ощущала себя здесь чужой. Словно ее мысли постоянно перескакивали на что-то иное, на жизнь ее будущих детей, к примеру.
Эско хотел, чтобы они составили план и выработали порядок действий: что, как и когда они будут делать.
Чтобы поговорить, наконец, с Сири.
