– Я все равно ее не ношу. И, кстати, я по натуре – осень. Мне больше идет винно-красный. А ты – лето, тебе ярко-красный будет в самый раз. Он тебе лучше подходит.
С этими словами она оставила его и отправилась в их общую с Хелми спальню, но на следующее утро, когда Лаури проснулся, на стуле у изножья кровати висела красная летняя куртка.
После того случая он больше не ходил в коровник. Он знал, где были похоронены Култа и ее теленок – в углу участка, где хоронили всех умерших на ферме животных, но сам никогда туда не ходил.
* * *
Отказавшись от мечты стать ветеринаром, Лаури перенес все свое внимание на сестер.
Он обожал сиживать на одной из кроватей в их комнате и наблюдать, как они приводят себя в порядок. Анни как самая старшая и опытная учила Хелми причесываться и накладывать макияж. Иногда они разрешали ему присоединиться к ним, в шутку разрисовывая его лицо помадой и тушью для ресниц, но чаще всего он просто наблюдал. Потому что Пентти просто свирепел, если видел сына накрашенным, и потом еще несколько дней оплеухи отца звоном отзывались в его ушах.
Свой первый сексуальный опыт Лаури получил, несмотря на свои детские воспоминания, именно в коровнике. Он гостил у Олли, одного из братьев отца со шведской стороны, помогал тому приглядывать за детьми, пока его жена лежала в больнице, где ей должны были прооперировать злокачественную опухоль. Лаури тогда было четырнадцать. В качестве подарка на день рождения он получил в тот год коричневые брюки. Они были сшиты из вельвета в крупный рубчик, расклешенные к низу. Облегающие, словно вторая кожа, его попу и член. Лаури ощущал себя в них неописуемо… взрослым, как ему казалось, или, скорее, сексуальным, хотя тогда он еще не понимал до конца значения этого слова.
Обычно в таких случаях посылали Хелми, ведь она была девочкой да к тому же на два года старше, но Сири на тот момент была беременна Арто и ей требовалась помощь по дому. Кроме того речь шла всего о трех, максимум четырех днях, а Лаури привык приглядывать за детьми. К тому же, поскольку он больше не помогал отцу со скотиной, то ему приходилось много трудиться, помогая матери по хозяйству, и он быстро выучился печь, готовить еду, убираться и следить за порядком в доме. В последний раз Лаури видел Олли и его жену Ееву, когда отмечали пятьдесят лет Пентти, и почти их не помнил – еще бы, почти пять лет прошло, – но с нетерпением ожидал момента, когда, путь на короткое время, но все же сможет отсюда уехать, подальше от всех этих криков и ссор. И потом – Швеция. Оказаться в Швеция – что может быть лучше?..
Сколько Лаури себя помнил, соседняя страна всегда была окутана в его глазах волшебным ореолом романтики. Были рассказы о Второй мировой, о детях, которым повезло, что их эвакуировали туда во время войны и которым не было нужды возвращаться назад (во всяком случае, Лаури считал именно так – что им неслыханно повезло, потому что они отделались от перспективы прозябать на суровой финской земле. Тот факт, что они оставались без семьи и родных, наедине со своими страхами, ему как-то не приходил в голову), и он рано начал мечтать о том дне, когда станет достаточно взрослым, чтобы покинуть Торнедален и больше уже никогда сюда не возвращаться.
Я подготовлюсь, думал он. Я выучу язык и стану таким же, как они.
У Олли и Еевы было четверо детей в возрасте от двух до десяти лет, имелся небольшой коровник на пятнадцать коров и пара акров земли. Они были лестадианцами, как и все братья и сестры Пентти, и Лаури знал, что это означает, что у них в доме нет ни алкоголя, ни радио, ни телевизора. Больше он ничего не знал ни о них, ни об их религии. Но кое-какие воспоминания у него все же остались, и он запомнил, что они были добры к нему и Ринне, и еще помнил их немного смешную манеру говорить по-фински – не так, как говорят в Хельсинки, а еще смешнее, словно им было непривычно произносить все эти звуки, – и его немного удивляло, когда они приглашали их к себе в гости. Приезжайте к нам на летние каникулы, мальчишки, говорили они. По мнению Лаури это звучало крайне заманчиво, но ведь лето – пора сенокосов, и тут уж никак нельзя отлынивать от работы, – неважно, сколько тебе лет. Так что все приглашения остались в прошлом. Но теперь-то ему разрешили поехать! В общем, все складывалось просто замечательно. Воитто, которому как раз исполнилось восемнадцать и он неделю назад получил водительские права, всю дорогу смешил брата. Лаури даже успел застать Ееву, прежде чем Олли отвез ее в больницу, и та объяснила ему все, что он должен знать, глядя на него своими влажными светло-голубыми глазами, и дети – те вели себя так послушно, не шалили, не капризничали, не то, что его собственные братья и сестры, совсем наоборот, – такие тихие и воспитанные, вот только ни слова не знали по-фински.
Впрочем, Лаури даже обрадовался такому повороту событий, углядев в нем прекрасную возможность попрактиковать свой шведский, о беглом владении которым он мечтал каждый божий день.
Олли тоже был добр к нему – не то, что Пентти, хоть внешне они и сильно походили друг на друга. Только Олли почти на двадцать лет младше своего брата, и у него более вытянутое лицо, но в остальном те же черные волосы, черные глаза и такой же смех. С той лишь маленькой разницей, что смех Олли никогда не вызывал у Лаури тревогу или смущение.
Шел последний день перед его возвращением домой, он провел у дяди целых две недели, и назавтра рано утром Олли намеревался забрать Ееву из больницы и по их возвращении, примерно в районе обеда, должен был приехать Воитто и отвезти Лаури домой. Больше он не мог там оставаться, если хотел, чтобы его подвезли, поскольку Воитто получил повестку из военкомата, и на следующий день ему надо было отправляться служить в армию.
Лаури уложил детей и вымыл посуду, оставшуюся после ужина. После чего отправился в коровник, где Олли чистил цедилку, встал там у окна и замер, глядя наружу. На дворе стоял январь, было холодно и темно, но в доме весело трещали поленья в печке. На Лаури были его коричневые брюки из вельвета, которые он носил все время, и вязаный оранжево-коричневый свитер, который он наполовину унаследовал, наполовину стащил у Анни. Его темные волосы успели немного отрасти и теперь локонами спадали вдоль шеи, доходя до самых плеч, и он чувствовал себя просто замечательно, стоя вот так возле окна и глядя на запорошенные снегом шведские поля. И тут он ощутил на себе взгляд Олли.
– Ты нам здорово помог, Лаури Калева, – сказал тот.
– Спасибо, но мне это только в радость. И отличная возможность попрактиковаться в шведском.
– Ты был почти таким же прилежным, как моя жена, а ведь тебе всего четырнадцать лет. Это просто невероятно. Пути Господни неисповедимы.
Лаури кивнул. Олли смотрел на него своими мягкими, добрыми глазами.
– Я бы хотел тебя как-нибудь отблагодарить.
– Мне ничего не нужно, я уже просто рад тому, что смог помочь. И потом, ваши дети такие воспитанные!
Лаури рассмеялся.
– Не то, что мои дикари.
– Подойди и сядь сюда, Лаури Калева, – сказал вдруг Олли и похлопал себя по коленям.
