Соучастник преступления. Поджигатель.
Когда Анни вновь заговорила, ее голос по-прежнему звучал мягко и успокаивающе, словно бы намекая, что ему не нужно бояться, никто не станет на его за это ругать, пусть он только скажет правду.
– Ты же должен понимать, что после той истории со спичками тебе ой как нелегко поверить. Да еще теперь, когда все знают, что твоя обувь была мокрой от снега в ту ночь.
В ту ночь.
Соучастник преступления. Поджигатель.
– Ну, хорошо, это я поджег гараж! Я! Устраивает?
Слова сами выскочила из него, и он не сумел их остановить.
– На самом деле я не хотел, это Пентти мне велел. Он и Воитто, они болтали о гараже, в то Рождество, когда Воитто получил отпуск. Они сказали, что можно будет подзаработать, если эта рухлядь сгорит дотла.
Вало еще никогда раньше не признавался в соучастии в пожаре, позволяя всем думать, что это Пентти поднес спичку, а он только видел это или слышал. Пусть даже все это время его подозревали, все равно ему никто ничего не сказал.
– А еще Пентти сказал, что было бы неплохо, если бы эта чертова колымага сгорела вместе с ним.
Слезы побежали по щекам Вало, он удивленно смахнул их тыльной стороной ладони и уставился на Анни.
– Но Анни, я уже завязал с огнем. И я бы никогда, честное слово, никогда не смог бы сотворить такое.
Как же ему хотелось в эту минуту, чтобы отец оказался рядом. Он бы защитил Вало, зайди речь о сгоревшем гараже, или, по крайней мере, о том, что случилось совсем недавно. Но теперь он один. Сестра сидела рядом, обнимая его за плечи, но сам он был далеко-далеко, погруженный внутрь себя, чужой для всех.
– Я верю тебе, братишка. Но мы оба, ты и я, знаем, что кто-то это сделал. Верно?
Он кивнул. Голову не поднял, но кивнул.
* * *
Анни смотрела на брата.
Ее переполняла нежность.
Она поверила ему. На это раз он действительно был ни при чем.
Анни думала, что он расскажет ей, что знает, пусть она даже не была уверена, что он может что-то знать. Ведь он так легко поддается чужому влиянию. Особенно тех, кто ему нравится. Может быть, Воитто сказал нечто, что заставило Вало желать стать похожим на него? Или все это могло быть как-то спланировано? Анни стало жаль того одиннадцатилетнего мальчика, каким он был, которого обманом заставили поджечь гараж. И потом столько лет молчать, боясь рассказать. Столько лет втайне нести это бремя. Анни показалось, что Вало вроде бы даже полегчало, когда он наконец признался.
В конце концов ей захотелось в туалет, а когда она вернулась, ни Вало, ни машины во дворе уже не было. Анни понимала, что не сможет рассчитывать на помощь в лице брата. Но этот разговор придал ей уверенности. Что здесь что-то действительно не так. И она обязана выяснить, что именно. Она так решила.
Анни подумывала отправиться в полицию.
Большинство людей не любит думать плохо о своих близких, особенно о тех, кто находится в непосредственном окружении, прямо в своей собственной семье. Но факт остается фактом – ужасные и печальные вещи случаются повсюду, и даже у нас под носом. И каждый раз обязательно найдется чей-нибудь ребенок, или брат, или сестра, или мама с папой, или жених, кто это сделал.
И стоит приоткрыть эту дверку, пусть даже лишь на щелочку, как начинаешь заглядывать туда с подозрением, строить догадки, и вот уже мысли пускаются вскачь, заводя нас неизвестно куда, а ведь всем известно, что стоит дать волю фантазии, как ее уже почти невозможно остановить.
В фантазиях может происходить все что угодно.
* * *
В фантазиях может происходить все что угодно.
Сотилайнен только смеялся. Словно это было самое смешное из всего того, что он слышал в своей жизни. Анни сидела на стуле перед его письменным столом и ждала, пока он отсмеется. Она сидела, сложив руки на коленях, словно для молитвы, совершенно спокойная и невозмутимая. Малыш в животе тоже вел себя тихо. Казалось, он тоже ждет, прямо-таки затаил дыхание в ожидании.
Шеф полиции хохотал, пока его не пробрал кашель, и женщина из приемной не просунула в дверь голову, чтобы узнать, все ли в порядке. Сотилайнен замахал на нее руками, в то время как его пузо тряслось и подпрыгивало, а кашель перешел в клокотание. Наконец он смахнул слезы с ресниц и удовлетворенно вздохнул.
– Итак, если я понял вас правильно, вы хотите, чтобы мы возобновили расследование?
Анни кивнула.
– Я не уверена, что оно было проведено достаточно тщательно.
Сотилайнен сразу же посерьезнел и наклонился к ней.
– Слушай сюда, девочка.
Он ткнул в нее своим пухлым указательным пальцем, больше похожим на сардельку – сиди она чуть ближе, прикосновения было бы не избежать. Анни была рада, что их разделяет стол – ей не улыбалось узнать, каково это, когда такой палец попадает в плечо или грудь или куда он там еще может попасть. Словно копченая сарделька. Ей даже показалось, что от шефа полиции даже пахнет, как от сардельки – должно быть, он припрятал связку-другую в ящике стола на тот случай, если проголодается.
– Ты что, полагаешь, что можешь заявиться сюда из своего распрекрасного Стокгольма и учить меня, как я должен делать свою работу?
Его рот брызгал слюной пока он говорил. Его голубые глазки, глубоко упрятанные в недрах его упитанного лица, сверлили ее злобным взглядом.
– Voi helvetti
[32]. Можешь забыть об этом. Предварительное следствие закончено. У нас нет ресурсов возобновлять все дела подряд только потому, что кому-то этого захотелось. Что сделано, то сделано. Все, иди гуляй.
И Сотилайнен принялся рыться в бумагах на своем столе. Казалось, это занятие его немного успокоило, потому что, когда он снова взглянул на нее, его голос прозвучал уже более сдержанно, и он произнес, тщательно выговаривая каждое слово, словно чтобы она не пропустила ничего из того, что он ей сейчас скажет.
– Анни Тойми. Я сожалею, что вашего папаши не стало. Мне действительно очень жаль, дружок, но тебе придется придумать другой способ, чтобы выяснить то, что ты хочешь знать.
Сотилайнен покачал головой.
– А теперь иди. Мне нужно работать.
И с этими словами он снова вернулся к своим стопкам бумаг на столе и принялся перебирать их с таким видом, словно ее тут и не было.
Больше Анни не могла ничего сделать. Ярость бушевала в ней, она злилась на саму себя за то, что забыла, с кем имеет дело. И кем была она сама. Женщине никогда не добиться помощи у полиции (ни здесь, на севере, ни где-либо еще?) одной лишь силой убеждения или так, как это сделала она, прямо заявив, что они не делают свою работу и даже не справляются со своими обязанностями. Своими действиями она лишь разозлила его, и теперь после такого Сотилайнен уже никогда больше не станет ее слушать.
