Он полагал, что это странно, что он заметил кое-какие детали, которые ускользнули от внимания полиции, но, возможно, они не были такими специалистами по пожарам, каким был Вало. Благодаря долгому и рьяному служению огню.
Взять, к примеру, курение в постели. Для этого ведь требуется, чтобы конкретный человек как минимум курил. Кроме того, место, откуда начался пожар, должно быть более выгоревшим по сравнению с остальным домом, потому что сигарета тлеет медленно и долго, в точности как сырые поленья или выкорчеванные пни.
Их же отчий дом горел равномерно, без ярко выраженного очага возгорания, и уже одно это должно было насторожить полицию.
Но здесь-то как раз все ясно. Расследование стоит денег, Вало это понимал, к тому же этому жирному полицейскому пришлось бы тогда оторвать свою толстую задницу от стула и немного потрудиться на благо общества.
Пентти в их округе не любили. Да что там! Его едва ли любила даже его собственная семья. Разве что уважала. Или, по крайней мере, боялась.
А потому вывод напрашивался только один: скатертью дорога, дорогой папаша (вместе со своими деньгами).
Но Вало скучал по отцу или, скорее по тому, кто говорил бы ему, что он должен делать и как должен думать.
Вало жалел, что приходится переезжать в Куйваниеми. Он мечтал быть чуточку похрабрее, чтобы заявить прямо, что он, скорее всего, хочет остаться жить в Аапаярви. Или же он в самом деле этого хотел? Вало не любил Пентти, но нуждался в нем. И теперь, когда никто не указывал ему, как он должен жить, он ощущал себя до странности несчастным и потерянным. И думал, догадывался, что это чувство, возможно, и есть то самое пресловутое горе.
* * *
Анни знала, что ей удастся вытянуть из него все, что ей нужно. Конечно, на это потребуется время, но в итоге он все равно ей все расскажет. Вало не сможет ей солгать, не сейчас. Он пытался, изворачивался по-всякому. Ссылался на дела, ни с того ни с сего взялся каждый день помогать Эско с постройкой дома и запоздно возвращался домой, когда Анни уже спала.
Но в конце концов ей удалось припереть его к стенке. Однажды утром Анни проснулась рано, до того, как Вало успел удрать и, стоя на кухне, пил молоко прямо из пакета, держа в другой руке ключи от машины. С неохотой он последовал за ней на крыльцо.
Утро выдалось очень красивым – подернутое дымкой тумана, какими часто бывали утра в Куйваниеми по причине близости к побережью с Ботническим заливом на западе, и воздух был свеж, каким ему и полагается быть в столь ранний час. Анни ежилась и дрожала от холода в своей тонкой ночной сорочке, но знала, что спустя всего несколько часов температура поднимется, и воздух вновь задрожит от зноя над раскаленной землей.
Ужасная жара стояла с тех самых пор, как она приехала, и ее ноги, отдохнув за ночь, днем снова начинали распухать и увеличиваться в размерах, как это происходило с ними в последнее время. Они опухали каждый день, порой уже до обеда, а порой, если ей везло и на улице не было настолько жарко или она мало двигалась, то лишь к вечеру. Единственно-верное средство было налить воду в старые бутылки от лимонада и положить их в морозилку. После чего Анни садилась в кресло и принималась катать бутылки ступнями ног, ощущая, как стихает в коже покалывание.
Анни присела на ступеньку и повернулась лицом к Вало. Он с неохотой поднял голову и встретился с сестрою взглядом. По глазам брата Анни видела, что что-то не так, что он что-то скрывает. Она не думала, что Вало имеет отношение к пожару, но что-то он знал, это точно.
– Вало, ты знаешь, в тот раз с гаражом… в общем, тебя никто ни в чем не винит. К тому же это было давно.
Вало испуганно пострел на нее.
– Откуда ты знаешь? – спросил он.
Одна его нога дрожала мелкой дрожью. Вало из всех сил старался сделать вид, что ничего не происходит, но как ни пытался переменить положение и сесть поудобнее, дрожь не утихала. Анни же не ответила не его вопрос и просто продолжила говорить дальше, по-прежнему глядя ему в глаза.
– Вало, ты был тогда всего лишь ребенком.
Она вытянула руку и провела ею по его волосам, заправила одну прядь за уши, и он чисто машинально вернул ее обратно.
– Вало, никто тебя за это не винит.
Ее голос был мягок, словно нетребовательные объятия, и сама Анни надеялась, что если просто будет сидеть рядом и сочувствовать ему, то он, в конце концов, доверится ей, образно говоря, и расскажет то, что она хотела услышать, расскажет ей правду.
– Но Вало, это и так все знают. Все знают, кто поджег гараж. И скоро они узнают, кто поджег дом. Все хотят это знать.
Тут Вало уже не выдержал.
– Это был не я!
Анни увидела в глазах брата страх. Она снова протянула руку и коснулась его, на этот раз плеча.
– Я и не верю, что это был ты. Никто не верит.
Анни обняла брата за плечи. Он казался таким маленьким. Она вспомнила, как однажды проносилась с ним все лето. Вало было тогда от силы года три или четыре, и он подхватил ветряную оспу, да не отдельные оспины – нет, все его тело было усыпано ими, каждый миллиметр. Хуже всего было с ногами – настолько, что он не мог даже ходить, это причиняло ему боль. Но Анни носила его на руках и постоянно напоминала ему, чтобы он не расчесывал себя, не то останутся уродливые шрамы. Это помогло. Вало не хотел иметь уродливых шрамов. Несмотря на то, что он был еще таким маленьким, для него уже тогда было важно быть гладким и красивым.
Анни помнила, как они сблизились в то лето, как Вало расслаблялся, когда рядом с ним оказывался кто-то, кто уделял ему внимание, только ему, в порядке исключения. Но едва оспа прошла, она перестала его носить, ведь на это уже не было причины, и связь между ними нарушилась, разорвалась.
Когда Анни продолжила говорить, ее голос по-прежнему был мягким и ласкающим.
– Но ведь кто-то же это сделал, правда? И ты знаешь кто, Вало.
* * *
Вало не ответил. Мысли вихрем крутились в голове.
Соучастник преступления. Поджигатель.
Вало. Даже находясь в окружении своей семьи, он никогда не чувствовал себя дома. Ему всегда казалось, словно он находится где-то сбоку и наблюдает за ними со стороны, видит то, что видят другие, посторонние, когда смотрят на семью Тойми. Они казались ему такими грязными. Он же, напротив, ощущал себя красивым. Так он воображал себе всегда. Такой аккуратный и красивый, чистенький и непрочный, но правда была в том, что он по-прежнему оставался маленьким грязным фермерским мальчишкой, точно таким же, как и все остальные. Если бы ему только хватило мужества признать это. Что в его венах текла та же самая дурная кровь, что и в их, и что он имел прямое отношение к тому, что случилось в январе 1976 года, и даже больше, потому что он и был тем, кто поджег гараж. Тот факт, что его обманули или как-то еще на него повлияли, потому что он был еще ребенком, не мог послужить ему оправданием.
