«Да, – подумала Шик про себя. – Без вас».
– Нет, – ответила она вслух, – мне очень нравится в «Эль Морокко».
– Вы сегодня не так веселы, как обычно… или это мне кажется?
Ему не казалось. Это был закономерный конец неудачного дня. Почти неудачного.
– Мне сегодня крепко досталось. Простите, Проб… Эрни.
Кубинцы закончили. Пробка склонился перед ней.
– Вы подарите мне следующий танец?
– Почему бы нет, что мне терять?
К счастью, следующим оказалась конга, достаточно было встать в цепочку с остальными танцующими. Ноги Пробки, слава богу, оставались позади. Когда они вернулись к столику, Шик выпила один за другим два бокала. Пищевод ее пошел в штопор. Хорошо, что этого никому не было видно.
– Если моя голова лопнет, – сказала она Пробке, – вы меня опознаете?
Шевелюра заколыхалась, как бамбуковый лес под тайфуном.
– Вы такая забавная, Фелисити! Я вас обожаю.
– Вы бы лучше предложили мне что-нибудь поесть, Проб… Эрни. Я очень проголодалась.
– Но… пять минут назад вы говорили, что не сможете проглотить ни крошки.
– Это было десять минут назад. Не пять. А теперь я голодна.
Он сделал знак метрдотелю, и тот поспешно поднес меню.
Какое-то время ей было совсем хорошо… пока она не услышала, как Пробка заказывает отбивную с кровью. Перед глазами вдруг растекся красный сок из банок «Кэмпбелл» в студии Си-би-эс.
– Позвольте, – пробормотала Шик, вскакивая. – Мне надо… попудриться.
Она промчалась через весь зал, чуть не сбила с ног «мадам пи-пи», оттиравшую до блеска мраморные раковины; извинившись, заперлась в кабинке, и ее вырвало.
Когда она вернулась к столику добрых четверть часа спустя, Пробка при виде ее помрачнел.
– Вы очень бледны.
– Боюсь, мне лучше уйти, я, кажется, подхватила грипп.
Под лазурным козырьком «Эль Морокко» холодный воздух отчасти вернул ей краски. Он вызвался проводить ее до пансиона. Шик удержала его за локоть и покачала головой.
– Огромное спасибо, Эрни, я лучше одна.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее, она опередила его и наскоро чмокнула в щеку.
– Спасибо за всё. Всего хорошего, Эрни.
Швейцар уже подозвал такси, она села. Эрни дал шоферу банкноту и просунул голову в открытую дверцу.
– Вы не сказали «прощайте», – заметил он. – Полагаю, это значит, что мы еще увидимся.
– Я никогда не говорю «прощайте», – устало ответила Шик, натягивая на ноги красные складки платья.
– До свидания, Фелисити… Я вас очень люблю.
Дверца захлопнулась. Она забилась в уголок сиденья; хотелось плакать, то ли от облегчения, то ли…
– Ну? – нетерпеливо обернулся к ней шофер. – Я вас тоже очень люблю и полюблю еще больше, если вы скажете мне, куда ехать!
Она колебалась лишь долю секунды.
– Вы знаете, где находится «Полиш Фолк Холл»?
Глава 19. Mister Gentle and Mister Cool
Человека, открывшего дверь, Джослин никогда прежде не видел.
– Добрый вечер, я пришел…
– Я знаю, зачем вы пришли, – ответил незнакомец с тягучим итальянским акцентом, приоткрыв в улыбке золотые зубы.
Его волосы, подстриженные мыском на затылке, блестели от помады. На нем был альпаковый костюм в тонкую полоску и галстук – тоже бабочка. Темно-синий. Галстук Джослина (с гибискусами), некогда принадлежавший покойному Финлейсону Мерлу, натирал подбородок. Он не посмел отклонить предложение миссис Мерл, но, повязав его и посмотревшись в зеркало, показался себе флаконом духов, перевязанным подарочной ленточкой с бантом.
– Северио Эрколано, – представился итальянец.
– Джо Бруйяр, – ответил Джослин, поразившись, до чего человек может соответствовать расхожему представлению о мафиози.
Он не был в личных покоях Артемисии с того вечера, когда явился в «Джибуле» с поезда, с чемоданом и сундуком. Чьи-то энергичные руки отодвинули кресла, столики и прочую громоздкую мебель к стенам. Комната походила на Красное море, расступившееся перед Моисеем. Посередине, вокруг раздвинутого стола, уже сидели гости. При виде Джослина Силас, по своему обыкновению, затейливо пошевелил бровями.
– Мы тебя ждали, Джо.
Силас выглядел шикарно в шелковом галстуке и сдвинутой на лоб фетровой шляпе, а широкий пиджак джазмена сидел на нем невероятно элегантно. Напротив него царственного вида женщина, вся в белых шелестящих оборках, с орхидеей в высокой прическе, затягивалась сигаретой через мундштук.
– Истер Уитти! – воскликнул Джослин. – Вы великолепны!
– Есть в жизни три момента, когда вы обязаны быть красивым, – заявила она торжественно. – На своей свадьбе. На своих похоронах. И когда вам готова улыбнуться фортуна.
– И когда позируешь фотографу! – добавил мужчина с золотыми зубами.
– В нашем с тобой возрасте, Эрко, – осадила его Артемисия, – чаще приходится позировать перед рентгеновским аппаратом, чем перед фотографическим.
Джослину пришлось долго всматриваться, прежде чем он убедился, что перед ним действительно Артемисия. Она сияла, как комета на темном небе. Драгоценности буквально облепили ее шею, уши, руки, точно железные опилки магнит, поверх сари из ярко-красной парчи перепутались шелковые шали, на руках алели митенки; накладные ресницы были гуще чертополоха. Она курила сигариллу.
– Полно, Митци, – ответил ей Северио своим бархатистым голосом. – Весна за этим столом – ты.
– Очень старая весна, скупая и подозрительная, – буркнула она.
– Выходи за меня замуж, – проворковал он. – Я сделаю тебя кинозвездой. Я знаком с Луисом Б. Майером.
Истер Уитти прыснула в кружевные воланы. Артемисия устремила едкий, как серная кислота, взгляд на Джослина.
– Молодому человеку с клумбой на шее, похоже, не терпится поиграть… Давайте начнем. Стад-покер, всех устраивает?
Силас подмигнул Джослину, и тот сел рядом с ним.
– Кто сдает?
– Эрко, как обычно.
Истер Уитти встала и открыла какую-то коробку. В ней оказалось множество маленьких шоколадок, завернутых в разноцветную фольгу. Она достала часть и разложила рядами по цветам в середине стола.
– Золотая стоит сто доларов, серебряная пятьдесят, красная двадцать, синяя десять долларов, – объявил Северио Эрколано, как будто перечислял марки духов или дорогих ликеров.
– Вы как будто не в своей тарелке, Little Джо, – заметила Артемисия, зажав сигариллу в уголке рта. – Вы не любите шоколад? Вам еще повезло. Раньше мы ставили корнфлекс или попкорн. Или это ваша съемная клумба вам мешает?
