В баре было еще два человека. Мужчина, сидевший у стойки с саквояжем на коленях, пил эспрессо с таким блаженным выражением, будто это был старый коньяк. А на банкетке в дальнем углу клевала носом седая дама, тихонько напевая мотив, звучавший по радио. Они сели недалеко от нее и заказали какао.
Было тесно и плохо видно из-за пыли и мошек, круживших тучей вокруг плоской люстры, но место выглядело приветливым и уютным: пышущая жаром печка, штабели консервов с разноцветными этикетками, реклама на эмалированных табличках, банки фруктового компота и коробки с хлопьями, выстроившиеся, точно книги, на полках.
– Зря мы не захватили из грузовика баранью ножку, – заметил Джослин. – Был бы у нас полный обед.
Он чувствовал себя… как еще никогда себя не чувствовал. Голова, сердце, желудок, казалось, готовы были взорваться. Дидо сняла шарф и пальто в крупную клетку. Ее нос походил на редиску только что из холодильника (да ведь почти так оно и было) – розовый, влажный и холодный, так и хотелось его с хрустом съесть.
– Дидо… это уменьшительное, да?
– Да, – вздохнула она.
– А какое твое полное имя, Дидо?
– Ты не будешь смеяться?
– Обещаю.
– Теодора.
– Как византийская императрица?
– Ты знаешь? – удивилась она. – Это папина идея.
– Отличная идея. Теодора…
Почему он никогда не замечал родинку в левом углу ее лба? Это на розовом фоне берета он разглядел ее теперь? Или потому, что впервые видел Дидо в рамке из хлопьев и компотов?
Ему хотелось сказать ей еще… многое. Но в голове всё перемешалось, как в ранце у отстающего ученика.
Хозяин принес им какао. С блаженным вздохом Дидо сжала чашку двумя руками. На Джослина накатило жгучее – и донельзя авантюрное – желание обхватить ее ладони своими. Чтобы не рисковать, он отвернулся.
Взгляд его упал на корзинку, стоявшую на банкетке рядом с седой дамой. Шарф с узором из зеленых ракушек прикрывал ее содержимое. Старушка улыбнулась, не переставая напевать, сначала ему, потом стоявшему перед ней стакану вермута с черносмородиновым ликером. Вид у нее был, пожалуй, слегка придурковатый. Она покачивала головой в такт песне.
– Теодора, – снова заговорил он. – Я должен тебе сказать… много всего. Но я не знаю, с чего начать. Я хотел…
Хозяин прибавил громкость радио. Их соседка тоже повысила голос, ее пальцы выплясывали свинг на краю стола в ритме оркестра Арти Шоу. Джослин закусил губу и почувствовал на языке соленый пот.
What is this thing called looo-oove?
The funny thing called love?
– Хорошо бы нам узнать друг друга получше, – вздохнул он.
– Рассказать друг другу свою жизнь? – улыбнулась Дидо с гримаской, чуть скосив глаза. – Ты это уже сделал.
– Нет… Конечно нет, – забормотал он, осекшись (и уже разочарованный ее несерьезным отношением).
Is there anybody who can solve this mystery-yyyy?
What is this thing called looo-oove?
– Ты бы наверняка предпочла, – надулся он, – чтобы на моем месте был Джеффри.
– Ох, Джо! – выдохнула она в чашку какао. – Какой ты еще маленький!
– Хорошо ловится рыбка-бананка, – буркнул он.
– Что-что?
Джослин зажмурился. Он слишком много говорил, молол невесть что.
«Сейчас я открою глаза, – подумал он. – Через две секунды я их открою и, боже мой, если увижу на ее лице это издевательское выражение, которое так хорошо ей удается, когда… Я…»
Он открыл глаза.
Дидо Беззеридес не смеялась и не думала издеваться, она смотрела на него серьезно, с легким недоумением, как будто просто не понимая, о чём он толкует.
Tell me why should it make a fool of me-eee?
Whaa-aat is this thing called looove?
Старушка с корзинкой вдруг задвигалась по банкетке по-крабьи с явным намерением сократить разделявшее их расстояние.
Корзинку она толкала перед собой.
– Фиалки? – предложила она, придвинувшись почти вплотную.
– Нет, – сказала Дидо.
Джослин отпил какао, поднял глаза на старушку и поставил чашку на стол, вдруг просияв.
– Да! – воскликнул он, лихорадочно порывшись в карманах, отыскал немного мелочи и купил букетик, который старушка сама приколола к розовому берету, достав, как фокусник, булавку из рукава.
– Спасибо, мэм, – поблагодарила Дидо.
– Миджет.
– Спасибо, Миджет, – сказал Джослин, шалея от благодарности.
А он еще назвал ее про себя придурковатой! Ведь, если бы не она, он не смог бы сделать Дидо подарок.
Песня кончилась. Старушка взяла корзинку, встала с банкетки, оставив на столе недопитый вермут с черносмородиновым ликером, и вышла. Помахав им рукой из-за стекла витрины, она скрылась в ночи.
– Очень миленько столько фиолетового на розовом, – буркнул хозяин, когда принес счет.
Щелкнув по берету, он удалился с хмурым видом.
Дидо улыбнулась Джослину.
– Я тебя слушаю, Джо. Ты говорил, что хочешь много мне…
Но он растерял все слова. Ранец закрылся, и было не добраться до мешанины плохого ученика.
– Уффф, – выдохнул он и полез в карман за бумажником. – Не обращай внимания. Я иногда такое ляпну…
Глава 18. Have You Got Any Castles, Baby?
В три часа, в метро на обратном пути со 125-й улицы, Шик сказала себе, что если этот день будет продолжаться так же, как начался, то лучше всего ей выпить травяного чаю и лечь в постель.
Невезение преследовало ее с восьми утра, когда она приехала на профессиональный показ в пригороде Ньюарка. Шик сегодня встала на рассвете. Усилий это ей стоило нечеловеческих, если учесть, что вчера она танцевала (очень плохо) до глубокой ночи с наследником пробкового магната.
Показ проходил в большом шатре. Шик определили в секцию тостеров на пару с некой Пэтси.
Платили тридцать долларов за полдня; девушкам выдали коротенькие платьица с желтым корсажем, стразовые ожерелья и туфли на острых шпильках; в этой амуниции им полагалось рассказывать о демонстрирующихся товарах. Шик знала о тостерах не больше, чем о танках американской армии, но добросовестно проштудировала прилагавшуюся брошюру.
Потом… это были пять часов ада. Шатер, где поначалу стоял лютый холод, как в леднике, незаметно превратился в доменную печь, а торговые представители и прочие бизнесмены предпочитали щупать не электроприборы, а их попки. Улыбки были сальные, руки шкодливые, а реплики двусмысленные:
