– А может быть, его душа не принимает поч…
Взгляд Истер Уитти заставил Эчику проглотить конец фразы.
С царственным видом негритянка открыла дверь на первый этаж и вернулась в свои пенаты. Девушки переглянулись.
– Ты же знаешь, что у Истер Уитти почки – больное место.
– Ну и ладно. Я не притронулась к ее окаянному фрикасе, и у меня живот подвело от голода.
– У меня тоже. Я только помакала хлеб в соус.
– У меня есть идея! – воскликнула Шик.
* * *
Десять минут спустя Джослин услышал три очень тихих, будто тайных удара во внутреннюю дверь. Он как раз застегивал дафлкот, решив поужинать «горячей собакой» на углу. Стук повторился, точно такой же. Джослин отдернул занавеску и открыл.
– Ты собирался выйти? Мы тоже.
Их было пятеро. Шик, Манхэттен, Пейдж, Эчика и Урсула, все в подпоясанных пальто, перчатках и шляпках. Он опустил глаза и изумленно моргнул. Под пальто на них были пижамы и ночные рубашки!
– Мы идем к Сальваторе ди Капри есть пиццу. В Гринвич-Виллидж. Хочешь с нами?
– Э-э… Пиццу?
– Возьмем Джильду.
– Я…
– Доставим тебя в лучшем виде.
– Я одет… как бы не заметили. А кто такая Джильда?
Девушки дружно прыснули. Он всегда чувствовал себя дурак дураком, когда они смеялись и так на него смотрели.
– И уж признаюсь вам честно, – добавил он, – я никогда не ел эту… пиццу.
– Он не знает, что такое пицца!
– В Париже нет пиццерий?
– Вперед, все в Гринвич! К Сальваторе!
Со смехом и шутками они вытолкали его на улицу, да он и не особо упирался; впрочем, его мнения никто не спрашивал.
Их веселая группка с хихиканьем пробиралась вдоль ограды в сторону авеню, соблюдая тишину весьма относительно. Джослин отметил, что фасад Беззеридесов погружен в темноту, занавески на эркерных окнах задернуты. Вот и хорошо; он представил, как был бы смущен и даже раздосадован, застигни они его за тайной вылазкой с девушками из «Джибуле».
* * *
А тем временем наверху…
В узкое окно коридора старый Дракон видел, как пять девушек и Джослин гуськом вышли за калитку. Поняв, что они улизнули тайком, Артемисия тихо усмехнулась. Эти сорванцы вправду думали, что их никто не заметит…
Она тоже сбежала однажды вечером из пансиона, где они учились с сестрой Селестой. Ей было тогда столько лет, сколько маленькому французу. Она оделась мальчиком, зная, что иначе ей далеко не уйти.
В город приехала театральная труппа. Артемисия вылезла в окно сразу после ужина.
Она прошла через сад пансиона, окутанный дымкой пыльцы. Были теплые майские сумерки, пахло пчелами, травами, медом.
Прижавшись лбом к стеклу, старушка провожала взглядом маленького француза и пять его проказниц-спутниц, пока они не скрылись за углом. А девушки-то надели пальто прямо на ночные рубашки.
Артемисия подавила что-то внезапно подступившее к горлу – она сама не знала, смех это был или плач.
* * *
Джильда стояла в соседнем квартале. Это была машина – «шевроле-мастер», двухдверная, с виду строгая и лаконичная. Она принадлежала Эчике.
– Модель 1942 года, – уточнила та, пока Джослин с любопытством обходил автомобиль. – Последняя выпущенная во время войны.
– Ее выдает неврастенический цвет и депрессивные колпаки, – заметила Шик.
– В годы войны, – пояснила Джослину Манхэттен, – хромированными разрешалось делать только буфера. Чтобы ничего не блестело в темноте, всё закрашивали. Унтерский хаки, офицерский синий, торпедно-коричневый.
– Моя Джильда отстала от жизни, у нас давно мирное время. Пора поправить дело. Ананасово-желтый, а? Бирюзовый. Или малиновый. Ты садишься, Джо?
– Вшестером? Но в этом авто только четыре мес…
Его подхватили под мышки, утрамбовали на заднем сиденье с Пейдж, Шик и Урсулой.
– Вперед! – поторопила Урсула водительницу по-французски. – Вы обратили внимание, что «вперед» – всегда самое верное решение?
Темные волосы щекотали Джослину ноздри, белокурые – мочки ушей. Джильда тронулась.
– Черт, я же забыла, что смыла макияж, – вздохнула Шик, разглаживая перчатки. – Слава богу, с августа моя кожа выглядит мало-мальски прилично.
Джослин покосился на соседку. Губы у нее были накрашены, а кожа божественно светилась. Она повернула голову и улыбнулась ему, этакая прелестная простушка. За окнами машины сияли, сливаясь, огни города.
Джильда затормозила, пропуская двух мужчин во фраках и цилиндрах. Один из них заметил скопление девичьих лиц за стеклами и, замедлив шаг, что-то сказал своему спутнику. Оба свернули и направились прямиком к Джильде.
– Хо-хо-хо, – хохотнула Урсула, – Лорел и Харди засекли маленьких женщин.
Тот, что потоньше, со славным лицом, постучался в дверцу. Эчика милостиво опустила стекло.
– Найдется местечко для нас? – спросил он. – Мы приглашаем вас всех в «Сторк».
– Мы не одни, – пропела Урсула.
– С нами Джо, наш официальный рыцарь, – добавила Шик, задорно помахав пальчиками. – Правда, Джо?
Собеседник наконец разглядел Джослина среди шляпок, плеч, духов и коленок.
– Один на пятерых? Он еще не выбрал, кого ему больше всех хочется сопровождать?
– Мы выберем за него! – фыркнула Эчика и закрыла окно.
Джослин молча улыбнулся. Что до него, они ему нравились все. Загадочная Манхэттен, знающая себе цену Шик, наивная Пейдж, бойкая Эчика, немного странная Урсула, которая смела пренебрегать законами «Джибуле», тайно принимая в своей комнате возлюбленного.
И вот он впервые в жизни попробовал пиццу у Сальваторе ди Капри. Ели ее руками, это было похоже на горячий хлеб, дешево и вкусно – язык проглотишь.
– Только не говори Сальваторе, что его пицца – объедение, а то он повысит цену до доллара, – шепнула Эчика.
– Я всё слышал! – воскликнул Сальваторе, чей колпак едва виднелся над стойкой. – Поищите-ка еще такую вкуснотищу за сорок центов.
– И искать не надо, Де-Мойн, штат Айова. Полгода назад там были просто изумительные по двадцать пять.
Сальваторе облокотился на стойку – вернее, пристроил свои короткие трицепсы на самом краю – и смерил нахалку взглядом.
– Воля ваша. Платите двенадцать долларов за билет, садитесь на поезд и езжайте в Де-Мойн, штат Айова, за пиццей по двадцать пять центов.
И, надменно поведя полотенцем на правом плече, он вернулся к пышущей жаром дровяной печи.
