Был здесь и мраморный камин. Подставки для дров в виде сфинксов, наверху георгины и папоротник в вазе в форме шара. В общем, налицо все красоты, про которые говорят, что девочки от них без ума, скромно умалчивая при этом, что мальчики тоже, и весьма.
Джослин не мог решить, что ему больше всего нравится: размер комнаты, свет, необычное расположение, умиротворяющее убранство или множество спешащих ног за окном.
– Это… великолепно, – выговорил он наконец.
Хозяйка приосанилась, не скрывая своего удовольствия.
– Вы можете входить и выходить, когда вам вздумается. При условии, что дамы сюда допускаться не будут. Если, конечно, речь не идет о вашей сестре или матери.
Миссис Мерл показала вторую дверь в дальнем углу комнаты, скрытую светло-зеленой занавеской.
– Она ведет внутрь дома. Как я уже сказала вам вчера, вы будете пользоваться ею, только чтобы пройти в гостиную, столовую и ванную.
С этими словами она торжественно вручила ему ключи; Джослин почувствовал себя женой Синей Бороды, получившей ключик от запретной комнаты.
Они снова вышли в крошечный дворик. На нижней ступеньке легкие пальцы хозяйки легли на его рукав.
– Что касается наших музыкальных сеансов…
– Да, миссис Мерл?
– Я предлагаю вам играть один вечер в неделю, музыка по вашему выбору, день тоже. И раз в месяц в воскресенье после обеда. Вас это устраивает?
Новое жилище привело его в такой восторг, что он был заранее согласен на всё.
– Я буду счастлив, миссис Мерл, играть для вас на пианино.
– Это будет чудесно, вот увидите. Мы пригласим соседей. О да, это будет просто чудесно.
Сияя, она засеменила обратно в садик, а Джослин занялся переселением багажа в свои новые пенаты. Первым делом он достал из сундука плюшевого олененка и уставился на него в нерешительности.
– Добро пожаловать в новый дом, Адель, – прошептал он.
И, поколебавшись, усадил игрушку на столик Фреда Астера.
* * *
Двухэтажные автобусы были ему незнакомы. Он едва не навернулся на повороте, поднимаясь по винтовой лесенке. Девушки уже забрались наверх и смеялись над ним оттуда. Площадку обдувал ветерок, веселый и ласковый, и Эмпайр-стейт, Крайслер-билдинг, все небоскребы проплывали в зыбкой дымке голубого утра. Его первого утра в Нью-Йорке… Джослин на минутку закрыл глаза. Когда он открыл их, Манхэттен звонко смеялась.
– А какой он, Пари-и?
– Сер. Невелик.
– А говорят, озорник.
Озорник – это Париж-то?
Он представил себе мадам Бенедек, их консьержку на улице Птит-Экюри, в буром халате, с бурой шваброй, с вороньим гнездом на голове. Месье Серта, своего учителя истории в лицее Жака Декура, вернувшегося из концентрационного лагеря в Верхней Силезии без одной ноги и со свистом в груди. Месье Обержонуа, аптекаря с глазами, всегда полными печали. Жанин Бруйяр, маму, которая не пела с тех пор, как началась война. Все они парижане, и «озорник» – о, это последнее, что пришло бы ему в голову для их описания.
Он ничего не сказал. Уж слишком красив был город.
Автобус резво катил по 42-й улице. Театры, с их дремлющими с утра фасадами, с серыми маркизами, походили на музыкальные шкатулки. Они остановились перед «Новым Амстердамом».
– Эй, твоего Брандона Марло зовут Марлон Брандо, – сообщила Манхэттен, взглянув на афишу.
Даже с погашенными лампочками буквы «Трамвай „Желание“» на фронтоне сверкали.
– Когда-нибудь и я буду звездой этого театра! – провозгласила Пейдж и подняла руки, приветствуя невидимую публику. – Всех театров!
Она сдавленно ахнула, как будто сама вдруг испугалась этой мысли. На ней была Розалиндина меховая шубка, обычно уложенные вокруг головы косы сменил пучок секретарши.
Театр Дороти Гиш находился через квартал, поодаль от улицы. С опущенными металлическими шторами он выглядел строгой дуэньей. На торце металлическая табличка у пожарной лестницы гласила: Stagedoor. У стены, под стволом задохшейся в битуме акации, высунулись из водосточного желоба розовые цветы безвременника и желтые лютики, точно головы пловцов вынырнули за кислородом. Джослин нарвал букетик и связал его травинкой.
Пейдж пригладила волосы на висках, вытянула шею.
– Как я выгляжу? Моя прическа?..
– Идеально, – заверила Манхэттен.
– Более чем идеально, – подхватил Джослин (хотя с косами вокруг головы она нравилась ему больше).
Он преподнес ей букетик.
Пейдж прикусила уголок нижней губы.
– Как мило. Спасибо, Джо. Боже… моя помада! Надеюсь, не размазалась?
Дверь с табличкой Stagedoor была открыта. Их обогнал рассыльный, удерживая одной рукой поднос, уставленный стаканчиками.
– Стоп! – крикнул вахтер из будки. – Вы куда?
– Я записана к мистеру Лайлу Бейкеру. Пейдж Гиббс.
Вахтер не спешил с ответом, продолжая слушать радио, где комментатор надрывал глотку, силясь перекричать бейсбольный матч.
Рядом с ним сидел на стуле темноволосый юноша, упираясь ногами в водопроводную трубу на середине стены. Засунув руки в карманы, он раскачивался взад-вперед с ловкостью, говорившей о долгом опыте качания на стуле. Он взял с подноса стаканчик, даже не остановившись.
– Привет, – окликнул он Пейдж. – Надеюсь, мы знакомы?
– Надеюсь, нет.
Язвительный отпор эквилибриста не обидел. Улыбка рисовала на его лице равнобедренный треугольник под большущим носом – симпатичной, но несомненно точной копией туфельки Марлен Дитрих в фильме «Марокко», и почти в натуральную величину.
– Могу я вам помочь? – осведомился он сладким голосом. – Мальчишкой я спас щенка, когда он упал в пруд.
– Лучше бы вы там с ним и остались.
Юноша как ни в чем не бывало продолжил разговор, очевидно, прерванный появлением девушек и Джослина.
– Но лучшее, что в ней было, – глаза, – сказал он вахтеру. – Как музыка. Оба.
– Музыка? Музыкальные глаза? То есть она косила? – удивился вахтер и послюнявил палец, листая амбарную книгу.
– Да нет же. Ее глаза пели. Правда. Не повезло мне, она искала мужа.
– Вы нашли мое имя? – встревожилась Пейдж.
– Я ищу, мисс, – буркнул вахтер.
Смешливый треугольник снова нарисовался под носом темноволосого юноши.
– Познакомьтесь, это Боб, – сказал он. – Славный малый, хоть и брюзга. Приглядывает за этим входом, слушает бейсбол и… Чем ты еще занимаешься, Боб? И ест, – добавил он, подумав. – А я Космо Браун и пью кофе.
Он отпил из стаканчика и уставился в потолок. Стул замер на несколько секунд в шатком равновесии и снова начал раскачиваться.
