С этим тоже проехали.
«Только… Форель здесь ни при чём. В смысле, не виновен. Тогда почему я всё-таки проверила его алиби?»
– Не молчи, – попросила она Свифта. – Я ведь где-то рядом, так? Но что-то ускользает. Потому что всё продолжается? Потому что Тропарёвский не был Телефонистом? И выказанное им на допросах жалкое восхищение писателем, на грани преклонения, как будто он…
– Фанат, – хрипло обронила Ванга.
Безусловно, Форель сильнее Тропарёвского. Психологически. Вот в чём дело. Но тот, кто оставил нам девушку с отрубленной головой, намного сильнее Форели. По крайней мере, того, которого мы знаем. Выходит, он и писателя учёл в своей игре?
Перебор, как любит говорить Сухов.
Она извлекла, наконец, сигарету из пачки, но прикуривать не стала, начала крутить её в пальцах. Или только кажется перебором? А если связь существует? Не такая прямая, но она есть?!
«Очисть ум от любых готовых конструкций и предубеждений», – как-то посоветовал ей Свифт. Ванга шмыгнула носом и поморщилась – в принципе, это была очень верная мысль. Допустить, что с самого начала ты был не прав, переломать, как ни жаль, вроде бы готовую конструкцию и увидеть вещи под другим углом зрения иногда очень полезно. Именно поэтому, а не из-за должностных инструкций в голове, она проверила Форель на предмет алиби. Тихо и без лишнего шума. С публичным человеком это несложно. И облегчённо выдохнула: первого апреля сего года в 11:34, когда Сухову пришло видео, озаглавленное «Две свечи», Форель уже 34 минуты как читал публичную лекцию об изменённых состояниях сознания, и подтвердить это может несколько сотен человек. Включая Ксению Сухову.
Вечером накануне, в предполагаемое время убийства, он давал пресс-конференцию о предстоящей выставке собственной графики и словом не обмолвился о новой книге. Скорее, пространно намекнул, что выставка будет финальным занавесом, итогом, и проект «Телефонист» закрыт. Выходит, публично врал, искусно создавая будущую интригу. Но как бы ни хотелось Сухову, за это его невозможно привлечь. Здесь, скорее, примечательно другое, ещё одно его алиби. В день, когда в квартире Кривошева
(«Доместос»)
появилась баба из секс-шопа, и с его домашнего телефона (вот, что не характерно!) был произведён звонок на служебный номер Сухова с тем, что «снова пришло время поиграть», Форель также читал публичную лекцию. На высших режиссёрских курсах ВГИКа. Ещё одно занимательное совпадение. Правда, звонок из квартиры Кривошеева состоялся не в момент лекции, а после её окончания, где-то минут через пятнадцать. Однако добраться с Ботсада до Измайлово по московским пробкам за пятнадцать минут можно, разве что, на вертолёте, а ещё лучше на истребителе. Забавный выходит портрет серийного убийцы в молодости. Тем более, Форель вовсе не глуп, чтобы не понимать очевидных вещей: подобные утрированные, стопроцентные алиби всегда вызывают подозрения. Сам писал об этом в своих книгах. И убийца из его романа, как минимум, лишил бы себя одного алиби и позаботился, чтоб ещё одно выглядело не на сто процентов достоверным.
– На восемьдесят шесть, – усмехнулась Ванга. – Связь есть, только не знаю где.
Куда смотреть, где искать. Опять эта тёмная зона…
– Знать бы, что он там успел понаписать, – пробормотала Ванга. И сама удивилась. Зачем? Не настолько же в лоб! И вообще, это уже абсурд какой-то.
(А вдруг?)
(Что «вдруг»? Почему захотелось узнать, что именно он уже написал?)
Ванга поморщилась и повела носом из стороны в сторону, как в фильме, где Николь Кидман изображает ведьму. Отодвинула эту мысль в сторону, пусть полежит на полочке в тени, вдруг когда понадобится. Снова это движение кончиком носа, потом вздохнула:
– А ведь кто-то не хочет, чтобы проект «Телефонист» был закрыт, да? – поделилась она со Свифтом.
Форель, конечно, не виновен. Но связь, безусловно, есть. Только она где-то в другом месте.
– А бомж что-то видел, – сказала Ванга.
Вчера она ещё раз посетила гражданина Кривошеева на предмет беседы с ним. Но подлинной её целью был этот бомж. Его зовут Дюба, славный парень. Хоть и инвалид. На день рождения Колька его не позвали, но тот потом проставился. Пили дешёвый портвейн. Тоже первого апреля – сплошные случайные совпадения. И Дюба всегда был здесь, но вот несколько последних дней его не видно. Пропал куда-то.
– Ты что-то видел, – произнесла Ванга. – Это я прочитала в твоих глазах. И ты это понял. И поэтому исчез.
Посмотрела на Свифта, добавила:
– Придётся тебя найти.
Щенок не сводил с неё своих кротких стеклянных глазок.
– Тогда я об этом не знала, Свифт. Но теперь знаю наверняка.
Ванга взяла лежащий перед ней лист бумаги и порвала его. Схема не работала. Надо делать другую схему. Не хватало каких-то элементов. И надо понять, причём тут Форель.
Зазвонил её айфон. Это был Сухов. А вот и первые вести, она ждала их.
– У кого больше сюрпризов, тот и начинает, – бодро сказал Сухов.
– А у тебя прямо «вах!»?!
– Закачаешься, какой «вах».
– Тогда начну я, – предложила Ванга. – По восходящей. Ты интересовался чистящим средством?
– М-м-м… Намекаешь, что я кормящий отец?
– Я была вчера у Кривошеева.
– И?
– Он чистоплотный. Очень. Там опять всё пахло «Доместосом». Видимо, это какой-то психоз.
– Допустим. Но причём тут?..
– У него в доме всё очень старое, верно, но всё очень чистое. Ты мужик, мог этого не знать, не уловить разницы. Старьё, рухлядь, но чистое. Даже панели стен, нет этой жирной пыли; помнишь, я проверяла?
– Конечно.
– И чистящие средства в ванной – бутылки совсем новые, но осталось на донышке. Говорю же, психоз.
– Ты хочешь сказать…
– Что ты не смог бы уловить вонь! Она была не его. Я поняла вчера… Этот бомж, о котором я тебе рассказывала. Это он её оставил. Он был там за несколько минут до вашего приезда.
– Ничего себе.
– Я думаю, он видел того, кто принёс бабу из секс-шопа. Поэтому и сбежал. Необходимо найти его.
– Ванга, ты…
– Не благодари, сама знаю.
Сухов усмехнулся:
– Сказать, что я тебя обожаю или что тоже не с пустыми руками?
– Про первое известно, давай сразу по второму.
– Пришли результаты экспертизы по волоскам. А теперь сядь.
– Не буду. Продолжай.
– Нам известно, чьи они.
– Сухов, не чуди, – произнесла она расстроенно. —
У нас нет образцов его ДНК. И в базе…
– Ага, – перебил Сухов. – Только они вообще не мужские.
