Невзирая на утро, трубку сняли сразу. Голос был перевозбуждённый и усталый одновременно.
«Это одно и то же», подумал Алексей и сказал:
– Ванга? – и услышал, как мгновенно этот голос стал собранным.
– Привет, сестрёнка! – она засмеялась. Смех был таким же грубым и каким-то булькающим. – Куда это ты собралась? Теперь уж сиди, коль явилась в гости.
– Никуда, – Ольга попыталась отдёрнуть свою руку, но та словно попала в тиски. Она была сильной, очень сильной, её старшая сестра. Только в карих глазах не осталось чистоты и прозрачности, масляными огоньками в них плясала тьма.
Ту руку, что не была зажата в тисках, Ольга поднесла к своему лицу.
– А ты изменилась, – сказала она, провела себе по носу, легонько коснулась линии рта. – Здесь, и прикус…
– Конечно! Наш брат позаботился обо мне.
– Я бы не узнала тебя…
– Сейчас узнаешь, – в глазах издёвка, а потом вдруг вообще отсутствие какого-либо выражения, что-то дремучее, тёмное.
– Отпусти, пожалуйста, руку, – попросила Ольга.
– Он даже об этой сучке позаботился, – монотонно сообщила она, глядя куда-то не совсем на свою собеседницу.
– О ком? – тихо произнесла Ольга.
– Об этой малолетней шлюшке. Она всегда хотела ребёнка. Я б ей выжгла промежность паяльной лампой. У меня тут есть, внизу, – доверительно сообщила она, кивнув на дом. – Внизу много чего есть… Позаботился.
И Ольга вдруг поняла. Или ей показалось, что поняла:
– Мадам? – произнесла она быстро. – Да?! Ты говоришь о ней?
– Мадам, – ухмыльнулась она. – Эта обо мне не знает. Но сильная, стерва, не пускает меня. Я её знаю, а она меня нет, – опять этот смех, похожий на каркающее бульканье. – Нас не представили.
– Пожалуйста, отпусти, мне больно, – снова попросила Ольга.
– Мадам… Даже в толк не возьму, откуда взялась эта сердобольная клуша, – она в удивлении посмотрела на свою руку и разжала пальцы. – Появилась недавно… у писателя твоего. Описаюсь от её заботливости. Это наш брат, он ей верит. Но меня не проведёшь!
Её глаза хитро заблестели, она посмотрела на кофеварку.
– Нет, я говорила об этой малолетней сучке, – словно успокаиваясь, пояснила она. – Полная соплей, смятения и бабьего дерьма. – Ухмыльнулась. – Всё ноет, что её трахал наш папаша, а самой нравилось. Приятно было!
– Нет, – сказала Ольга.
– Невинная восемнадцатилетняя давалка, – опять этот кудахтающий смех, только в росчерке губ появилось что-то брезгливое. – Плакала и давала… А разбираться мне со всем приходилось.
– Нет, – тихо повторила Ольга.
– Что нет?
Ольга чуть сама не взяла за руку свою старшую сестру, но не знала, в какие бездны это может утянуть, и всё-таки решилась:
– Тебе не было приятно.
Та посмотрела на неё с удивлённой ухмылкой, как смотрят на глубоко наивных и заблуждающихся людей; если и была мгновенная молния гнева в её глазах, то она уже прошла:
– Ушам своим не верю: ты меня ещё тут пожалей, – взгляд наполнился презрением. – Насрать я на вас хотела! Было ей приятно, ясно?! Даже очень было! – усмехнулась каким-то страшным грудным голосом. – Уж я-то знаю.
– Это ты её заставила, да? – быстро проговорила Ольга: теперь в глазах её собеседницы опять мелькнуло это отсутствующее выражение. – Рукопись… Ты?!
– Ага! – с ухмылкой подтвердила та. – Как миленькая послушалась. Они, давалки, все такие – плачут, но делают. Когда сосут – тоже плачут.
– А он ведь даже не догадался.
– Не-ет, – снова ухмылка. – Мадам бы этого никогда не сделала, клуша, вот и не догадался… Не то, что давалка.
– Ниточки завязывала? – сказала Ольга.
– Ну, у него же там художественный бардак, – она нахмурилась. – Я и научила сучку: отмеряешь ниточкой, как будто ничего не трогал, всё на месте. А он ничего, твой писатель, я б ему яйца пощекотала.
– Поэтому ты втянула его в беду? – ровно спросила Ольга. – Как втянула всех нас? – и упрямо повторила. – Только ты врёшь – не было тебе приятно!
Та её словно не услышала, лишь монотонно повторила:
– Мне пришлось разбираться. За всех… Тычут пальцами, смеются – нос крючком, а ночью член папаши между ног. За всех пришлось…
– Мне так… – Ольга чуть опять не взяла сестру за руку.
– Заткнись, сука! – закричала та. – Со своими соплями… Знаешь, какими я вас вижу?
– Пожалуйста, – Ольга только успела проследить за её рукой, которая потянулась к кофеварке, большой и увесистой. – Нет!
Она была сильная, её старшая сестра, и оказалась неимоверно быстрой. В следующее мгновение перед глазами Ольги вспыхнуло тёмное пятно в ореоле ярких жёлтых искр. Удар тяжёлой кофеваркой рассёк ей губу и, видимо, выбил нос. Кровь потекла по лицу, а на глазах моментально выступили слёзы.
– Уродина! Вот такими вижу… Слёзы и сопли. Нравится давать, а потом ныть? А?! Слёзы и сопли. Уродина… Ангел разноцветный. Не ной. Ещё хочешь?! Не ной, сказала!
– Пожалуйста, – прошептала Ольга. Только сейчас она поняла, что сестра снова держит её за руку. И вдруг, сильно потянув, она смогла высвободиться. И что-то почувствовала…
Её старшая сестра дёрнула головой:
– Что у тебя с лицом? – спросила она.
По Ольгиным щекам текли слёзы, вся носоглотка была заложена, а рассечённая губа сразу начала припухать. Видимо, под глазами уже наметились будущие гематомы, но это пустяки.
– Что у тебя с лицом?! Тебя наказали?
– Да, – подтвердила Ольга. – Меня ты наказала. Не помнишь?
(пустяки)
Та была искренне удивлена. Потом кивнула:
– Наверное, за дело.
И опять Ольга что-то почувствовала… Она очень сильная, наверное, Тьма делает её сильнее любого мужчины, известного Ольге, и здесь у неё нет шансов. Но… сопли и слёзы.
– Нет! Не за дело, – сказала Ольга. И подумала: «Хер тебе! Я ведь тоже твоя сестра, я ведь тоже могу быть безумной». И повторила это вслух: – Хер тебе.
Глаза женщины напротив вновь налились яростной тьмой.
– Не зли меня!
Ольга рассмеялась, крови из губы потекло сразу больше:
– Хер тебе! Это ты – перепуганная девчонка. Это тебя надо пожалеть.
– Что ты…
– И я смогу.
Ольга это почувствовала – что ей делать. И почувствовала её запах: на какое-то мгновение она больше не пахла болезнью. На какое-то мгновение это был запах той женщины, которая обняла её несколько минут назад. Только это было больше. Откуда-то из глубины памяти всплыло то, чего, оказывается, не забыть. Это был запах её старшей сестры, который она так любила, будучи ребёнком, к которому так тянулась в поисках тепла и защиты в те короткие минуты, когда та позволяла, навсегда утраченные мгновения, которых не забыть…
