Я улыбаюсь, охваченная радостью. Он сделал то, о чем всегда мечтал!
А затем я понимаю, что кто-то смотрит на меня. Я вглядываюсь в витрину и вижу его. Он стоит неподвижно и смотрит на меня.
Его лицо постарело, а волосы поседели на висках, но он выглядит сильным, крепким и здоровым. И по-прежнему кажется мне самым красивым на свете.
Я открываю дверь и вхожу в магазин. Очень медленно подхожу к нему.
Он все так же не двигается.
— Привет, — говорю я. — Ты… помнишь меня?
— Ты вернулась, — шепчет он.
— Я знаю… Прости меня, я не хотела… то есть прошло так много лет, и я знаю, что… — Я смеюсь. — Ну вот, я не знаю, что сказать. Я знаю, что мы только вчера попрощались.
— Так и есть, — говорит он. — В моем сердце всегда так и было.
— Я просила тебя не ждать меня. — Я подступаю ближе.
— А я сказал, что все равно буду ждать, потому что не могу иначе, — отвечает он.
— А значит…
— А значит, наше будущее только что наступило.
Эпилог
Пчелы лениво гудят за окном. Я слышу, как Майкл и папа смеются где-то в саду, вспоминая старые времена. Папа наконец смирился с тем фактом, что я выйду замуж за мужчину, который едва ли младше его самого. Я слышу голос Горошинки тоже — высокий и громкий, раздающий указания. И улыбаюсь.
Все правильно. Так, как и должно было быть.
Я открываю дверь в мамину мастерскую и нахожу еще одну коробку с пленкой. Почти все пленки помечены чьим-то именем, событием или датой: тут дни рождения, свадьбы, праздники. Пленок сотни, но я знаю, какую ищу.
Я уже собираюсь сдаться и почти считаю себя полной идиоткой, как вдруг натыкаюсь на нее. Пленка лежит на полке у самой стены, под грудой книг.
Пленка под номером четыре.
Я выглядываю из окна и вижу, что Горошинка выносит поднос с напитками, а мама возвращается в кухню, из которой доносится восхитительный аромат.
Я быстро вставляю пленку в проектор и нажимаю на кнопку.
Перед моими глазами вспыхивает калейдоскоп цвета, а затем я вижу Третью авеню. Бей-Ридж, Бруклин. Все цвета кажутся такими яркими в жарком солнечном свете. Вот какой-то парень посылает в камеру воздушный поцелуй. Мальчик корчит рожицу. Пожилая дама с улыбкой отмахивается от камеры. Солнечный луч взрезает фильм, размывая картинку. А потом она восстанавливается, и у меня перехватывает дыхание.
Это мы. На пленке мы, я и мама, в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году. Она смеется, и я целую ее в щеку. Я застываю и неподвижно смотрю на экран. Я вижу, как две девушки смеются и обнимаются, связанные узами неразрушимой любви. Две кареглазые девушки.
Дверь неожиданно открывается, и я вздрагиваю. Мама прислоняется к дверному проему и улыбается.
— Вот денек-то был! — говорит она и проходит в комнату. — Никогда не забуду ни тот день, ни ту ночь.
Она наклоняется ко мне, прижимается щекой к моей щеке и целует меня перед тем, как прошептать:
— Спасибо тебе. Спасибо за то, что была храброй.
Послесловие
Время — забавная штука. Мы все знаем, как оно любит ускользать сквозь пальцы именно тогда, когда нам хочется, чтобы оно продлилось подольше.
Еще немного — чтобы побыть с любимыми, посмаковать сон, посмотреть, как заходит солнце или поднимается луна.
А еще все мы хотя бы раз сидели на уроке, встрече или проповеди, глядя на настенные часы, и думали о том, что, должно быть, они остановились или даже повернули вспять. Все мы хотя бы раз попадали в ловушку времени.
Когда я была моложе, то думала, что впереди у меня — вечность, чтобы начать наконец настоящую жизнь. Мы и не замечаем, как половина жизни проносится в мгновение ока. И только потом понимаем, что она-то и была настоящей, что она — наша и другой не будет. Столько лет мы проводим в ожидании чего-то, а ведь на самом деле могли бы просто жить. Хорошо известно, что в минуты опасности мозг замедляет ход времени — по крайней мере, именно так кажется — и позволяет нам синхронизироваться с пространством, чтобы правильно отреагировать на происходящее, давая шанс избежать столкновения на высокой скорости или в последний момент схватиться за край обрыва.
Я — писательница. Я ловлю чувства и мгновения и переношу их на бумагу, чтобы они жили вечно, воплощенные в словах. Всему виной желание сохранить драгоценные золотые секунды, благодаря которым я чувствую себя человеком. Вся наша индустрия направлена на то, чтобы заставить время остановиться.
Многие современные ученые верят, что момент смерти, мгновенный с точки зрения физики, замедляется в сознании человека, и в мозгу происходит нейрохимическая реакция, которая вызывает галлюцинации. Они могут длиться часами, днями, возможно, даже годами. Мы можем только догадываться, почему это происходит: быть может, это своего рода анестезия, призванная защитить нас от шока и страха перед смертью. Некоторые люди верят, что в такие мгновения могут увидеть Рай. Или свет в конце тоннеля, ведущего в другую Вселенную.
Мы лишь отчасти понимаем, как время работает в нас самих, а то, как оно работает в механизмах Вселенной, — это нечто такое, о чем мы можем лишь догадываться, прикладывая к нему свод известных нам правил. Чтобы постичь логику энтропии и тот момент, в который зародилась Вселенная и мы сами, нам нужны бессчетные годы, месяцы, дни, часы, минуты и секунды. Или чтобы постичь смысл нашей жизни и то, почему мы не можем вернуть то, что потеряли. Время проходит, ускользает и никогда не возвращается. Пройденное не повторить. Прошлое, настоящее и будущее — вот то, из чего состоит наш мир. Но иногда за всеми этими правилами, теориями и идеями мы забываем, что мы — лишь проекция этого странного и непостижимого места, в котором чудесным образом очутились. И что не мы создали эту Вселенную.
Это Вселенная создала нас.
Роуэн Коулман,
4 августа две тысячи шестнадцатого года
