— Забавно, что он должен был быть на моей стороне, в этом все дело. Он был так добр, так много шутил, говорил, что поможет мне. Знаете, я ведь много лет провела в детском доме. Он сказал, что поможет мне найти семью.
— В детском доме? — переспрашиваю я и чувствую ужас от возможного ответа.
Она пожимает плечами.
— Мне было одиннадцать.
Земля уходит у меня из-под ног. Я смотрю на маму. Она сидит, закрыв глаза, и я знаю, о чем она думает, потому что думаю о том же. Сколько еще жизней он сломал? Сколько еще было детей?
— Мне очень жаль… — Мама берет Патрицию за руку. — Если бы я тогда выступила против него… возможно, я смогла бы спасти тебя.
— Не извиняйтесь, — говорит девушка прежним бесцветным и тонким голосом. — Я никому об этом не рассказывала и сейчас бы не рассказала, кроме… Вы ведь верите мне, правда? Очень хочется, чтобы мне хоть кто-то верил.
— Простите… — Жара и дым душат меня, ужас вскипает в горле. — Мне нужно… я на минутку.
Воздух снаружи ненамного холоднее или свежее, но я все равно жадно глотаю его и, прислонившись к стене, пытаюсь успокоиться. Жду, пока подступившая тошнота уляжется. Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что Пиа вышла следом за мной.
— Выглядишь так, словно тебе нужно выпить, — говорит она. — Я тебя не виню. И правда, давай заглянем в бар по пути домой.
В этой жизни моя сестра Пиа может пить вино, как и все люди, иногда выпивать больше чем нужно, но не слишком много. В этой реальности она уже не пьяница, она здоровая и сильная, собранная и успешная. В этом мире так много хорошего, так много чудесного. Так много причин быть счастливой и благодарной. И больше всего — потому что у меня есть возможность жить и видеть все это.
Как же тяжело будет все это потерять!
— Я в порядке, просто я очень слабая, и мне тяжело слушать то, о чем она говорит. Хотя я и не должна все это чувствовать, ведь это случилось не со мной.
— Ну… — Пиа бодро потирает мое плечо. Я припоминаю, что теперь она не так часто меня обнимает. Теперь, когда она работает дизайнером в Лондоне и у нее появился парень по имени Эндрю. — Все это действительно тяжело, а для тебя — особенно. Мужчина, который сделал это с ней, — часть тебя.
Пиа всего лишь говорит правду, но все равно это похоже на пощечину. Я знаю, что он жив, что я могу отыскать его, посмотреть ему в глаза, чтобы он понял, что я его… нет, не дитя, даже не его отпрыск, это слишком мягкое слово. Кто и что я для него — я не знаю. И оттого, что он жив, легче не становится, потому что теперь он не прах из прошлого, он — настоящее, монстр, который может выскочить из-за угла в любой момент. И это пугает меня.
— Как ты думаешь, сколько еще таких было? — спрашиваю я Пиа.
— Трудно сказать, — говорит она. — Но тридцать лет — это большой срок.
И тогда я понимаю. Все, что я увидела здесь, — просто прекрасно, но это не может оправдать то, через что приходится проходить другим таким же людям, как Патриция.
Все это время я думала, что все происходило со мной для того, чтобы спасти только маму. Но я ошибалась, теперь я это понимаю. Пиа права, этот человек — часть меня. И я — именно я! — должна спасти от него не только маму, но и все другие жертвы.
— Луна, ты не должна позволять каждой услышанной истории так на тебя влиять, — говорит Пиа. — Мама себе этого не разрешает. Посмотри, какая она сильная! К тому же мы можем только помочь этим девушкам и женщинам вернуться к нормальной жизни. Время не повернешь вспять.
— Ты, может, и не повернешь, — бормочу я.
До моста я добираюсь довольно быстро — пересекаю шумную дорогу и с легкостью нахожу скамейку, на которой тридцать лет назад сидела с Майклом. Я сажусь на нее и смотрю на мост. Он устремляется так далеко в лазурь, что кажется, будто может привести тебя куда угодно, даже на другой конец Вселенной.
До этого момента я не до конца осознавала, что именно делаю. Я была героем, крестоносцем. Совершила самый страшный для ученого грех — позволила своим личным надеждам и ожиданиям повлиять на результат исследования. Позволила себе поверить, что могу спасти маму и исправить собственную жизнь. Теперь же я понимаю, что не была готова признать правду. Признать, что у меня нет выхода: я должна сделать то, что должна. И времени, чтобы подготовиться к этому, нет.
Пора остановиться. Не умереть, нет, потому что, если бы я умерла, меня бы помнили и оплакивали. Я сама и то, что я сделала, не должны оставить ни малейшего следа в жизни тех, кого я люблю. Идея просто взять и перестать существовать пугает меня, и теперь я знаю, что стремилась к спасению куда больше, чем осознавала. Я не хочу умирать. Я очень хочу жить. Но я не могу жить, зная, что обрекла многих женщин на страдания.
У меня осталось меньше двадцати четырех часов, чтобы остановить Делани.
Потому что, возможно, я достаточно сделала для мамы и для того, чтобы ее жизнь была сносной, а она сама — способной любить нас. Я достаточно сделала, чтобы вернуть ее к жизни. Достаточно сделала для своей семьи.
Но недостаточно для того, чтобы остановить человека, который породил меня на свет, не дать ему причинить вред другим людям. Многим, многим людям.
Но не он будет платить за свои грехи. Платить буду я.
Потому что я снова вернусь туда. И на этот раз убью его сама.
Глава 45
Вечер наступает медленно. Солнце лениво и неохотно опускается за горизонт, словно разрываясь между желанием продлить этот день и стремлением закончить все дела и отведать наконец грядущей темноты и тишины.
— Мисс Сенклер?
Знакомый голос. Я оборачиваюсь и вижу Уоткинса Джиллеспи. На нем светлый мятый льняной костюм, на шее, несмотря на жару, галстук.
— Мистер Джиллеспи! — Я улыбаюсь, и он присаживается на скамейку рядом со мной.
— Надеюсь, вы не против, что я с вами заговорил? — спрашивает он. — Я не был уверен, знаете ли вы мое имя. Вам кто-то говорил обо мне?
Конечно, я не должна его помнить. Мы встречаемся впервые.
— Мы проходили мимо вашего офиса. Мама сказала, что раньше шила для вас костюмы.
Он выглядит старше и куда потрепаннее, чем в нашу прошлую встречу. Как будто эта реальность быстрее износила его жизненные силы. Довольно долго Уоткинс Джиллеспи просто рассматривает меня. Его водянистые глаза блуждают по моему лицу, и я знаю, что он пытается вспомнить, где меня видел. С тех пор как мы встречались, прошла целая жизнь, моя жизнь, но он все равно узнает меня.
— Старею, — наконец вздыхает он. — У меня есть знакомые, с которыми я общаюсь так, словно мы старые друзья. И старые друзья, с которыми мы общаемся так, словно совсем не знакомы. Вы кажетесь мне и такой, и такой, но я не уверен, какой именно.
— Может, это и так, и так? — с улыбкой говорю я.
