— Да какая уже разница… — ворчу я.
— Почему? Мы можем снова сходить туда и спросить о предыдущем владельце! Кто-то же должен знать, где он! — Горошинка явно увлечена. В ее представлении все это похоже на концовку какого-то голливудского фильма.
— Да потому, что меня там не будет, не забывай. Если я сделаю то, что нужно сделать, меня там не будет. Мы с ним не сможем быть вместе. Разве что пару часов.
Горошинка замирает. Ее насмешливая улыбка тает, когда она видит выражение моего лица.
— Тогда… давай, по крайней мере, сделаем из тебя настоящую красотку, — говорит она. — Пусть хотя бы сегодня вы будете вместе.
Когда работа наконец закончена, Горошинка поднимает меня и поворачивает лицом к зеркалу, которое закрыла полотенцем, потому что ей необходимо привнести эффект легкой драмы во все, за что она берется.
— Готова к большим переменам?
— Нет, — говорю я. — Что будет, если я пойду туда и ничего не получится? Этот клуб закрыли десятки лет назад. Что, если я приду туда, одетая как шлюшка, и ничего не произойдет? Еще одна ночь впустую, еще один потерянный шанс! У меня нет плана, я понятия не имею, как поступать. Что, если я все сделаю неправильно?
— Тогда ты просто вернешься домой, — говорит Горошинка, накручивая мой локон на палец и поправляя. — А может, завтра ты наконец передумаешь и позволишь жизни быть такой, какая она есть.
— Все будет так, как должно быть, — говорю я и обвожу комнату взглядом. — Все это не то, каким должно быть. Все это — неправильная версия.
— Откуда ты можешь это знать? — спрашивает она.
— Потому что я чувствовала это всегда, с тех пор, как была ребенком. Мне было как-то неуютно в собственном теле, я чувствовала, что не совпадаю со всем вокруг. Со всеми. И дело не только в том, что у меня должен был быть другой отец. Для меня просто нет места. Нигде.
— Если ты правда так чувствовала, то именно здесь, в этой реальности, тебе могут помочь! Если ты оглядишься, то увидишь, как много ты значишь для остальных людей. Это не тот мир, где ты…
Она не знает, как закончить предложение.
— Горошинка… — Я беру ее за руку. — Не грусти и не бойся, потому что если ты будешь это делать, то и я начну. А я не хочу. Я хочу быть сильной и смелой, словно я и правда могу все это сделать. Верь.
— Во что? — бурчит Горошинка.
— В меня, наверное.
— Что ж… я верю, что в этом прикиде ты наконец начнешь притягивать взгляды.
Она снимает с зеркала полотенце, и я вижу свое отражение. Вот только увиденное совсем не похоже на меня, скорее на какую-то другую, плохо знакомую, ту, кем мне хотелось бы иметь смелость быть. Этой девушкой на высоких каблуках, в платье с глубоким декольте, с яркими голубыми глазами, цвет которых подчеркивают мастерски нанесенные тени, с точеными скулами и блестящими губами. И когда я смотрю в зеркало на незнакомку, то понимаю, что это просто еще одна грань того ощущения, о котором я говорила Горошинке. Одна чужая девушка стала другой.
— Выглядишь волшебно, сестренка, — говорит Горошинка. — То есть для две тысячи седьмого ты выглядишь как гребаный шизик, но для семьдесят седьмого — что надо. Я проедусь с тобой на такси до места, ты не против? Ты не можешь в одиночку болтаться там в таком виде.
— Не стоит тебе…
— Стоит, черт возьми!
— Ну ладно, — говорю я, начиная нервничать. — Тогда я готова.
— Нет, не готова. На вот.
Она передает мне несколько старых долларовых купюр.
— Что это? — спрашиваю ее я.
— Деньги из семьдесят седьмого. Некоторые семьдесят шестого, но какая разница? У Майло нашлось немного, так что я их купила. Они мне недорого обошлись. Может, тебе захочется купить что-нибудь выпить. Черт, да тебе наверняка захочется накидаться. Если захочется, бери «Seven and Seven», тогда все их заказывали.
— Откуда ты знаешь? — Я начинаю волноваться. — Ты говорила с Майло?
— Нет, дуреха, как ты сама любишь повторять, я видела «Лихорадку субботнего вечера» тысячу раз. В фильме Джон Траволта заказывает эту шнягу в клубе. И ты закажи.
— Горошинка, спасибо тебе! — Эти несколько замшелых банкнот внезапно перевешивают все подарки, которые она мне когда-либо делала. — Теперь я точно готова.
— Я рада, — отзывается она. — Потому что я — ни черта не готова.
— Все это неправильно, — ворчит Горошинка, когда мы стоим с ней на углу Шестьдесят четвертой улицы. — Я не должна бросать тебя здесь, в самой заднице неизвестности, да еще и разодетой как черт те что! До дома идти далеко, а если что-то пойдет не так, ты не сможешь вызвать такси.
Я киваю и осматриваю улицу. Сплошные коммерческие здания. Может, днем здесь и шумно, но сейчас — полный штиль. Абсолютный.
— Все будет в порядке. — Я и сама до конца в такое не верю, и по моему голосу это слышно. В тишине он звучит особенно громко, даже слишком громко, достаточно, чтобы привлечь внимание темных уголков к нашей беседе. — Чем ты займешься? — Я хочу узнать, не пойдет ли она опять в бар, и для этого не обязательно спрашивать напрямую.
— Я же говорила, что встречусь с Майло, — отвечает она. — Он мне нравится. Если ты намерена сегодня изменить ход Вселенной, пожалуйста, поднажми и закинь меня в райончик по соседству с ним.
— Постараюсь, — обещаю я. — И не волнуйся, со мной все будет хорошо.
Мы обнимаемся, и она сжимает меня так крепко, что становится больно.
— Возьми меня с собой, Луна. — Горошинка обхватывает мое лицо ладонями. Я знаю, что на этот раз она говорит серьезно. — Пожалуйста, возьми! Позволь мне хотя бы попытаться! Я тоже видела ее. Маму. Может, самую чуточку… Но если ты ухватишься покрепче, может, я смогу перенестись с тобой и тоже ее увижу. Я не хочу оставаться здесь совсем одна. Возьми меня с собой.
— Я не знаю, смогу ли, — отвечаю я. — Я не уверена, что это так работает…
— Ты понятия не имеешь, как это на самом деле работает, — напоминает Горошинка, и это правда. — Можешь хотя бы попытаться? У меня как раз босоножки на платформе и все такое.
— Ладно, — говорю я, — давай попробуем.
Я сжимаю ее руки в своих и смотрю на нее. Мы стоим в абсолютной тишине.
— И что дальше? — шепотом спрашивает Горошинка.
— Тогда я спела одну старую песню, и это сработало, я…
Горошинка начинает мычать мотив «Диско инферно»
[15], но ничего не происходит. Мы просто стоим, взявшись за руки, в сердце пустоты, и я вижу эту картинку так, словно смотрю на нас с неба: парочка чокнутых девушек, которые думают, что могут перенестись во времени с помощью дискомычания. Мне становится смешно.
