— Все о’кей, я знаю карате. — Я красноречиво пронзаю воздух в стиле Мисс Пигги
[12]. — А за тобой кто-то приглядывает?
Это звучит так абсурдно, что мы обе смеемся.
— Не переживай, я приглядываю. — Его голос звучит мягко и неуверенно, ведь он не знает меня. Генри скрывается в тени, как и я. Только Рисс стоит на свету. Должны ли мы увидеться с ним? Будет ли это иметь какое-то значение?
— Привет, — отзываюсь я, пожалуй, даже слишком тепло.
— Ты британка. — Я слишком вежливая и осторожная, и он из-за этого нервничает. Возможно, чувствует нашу перевернутую связь.
— Да, меня зовут Луна.
— Генри Сенклер. — По-прежнему стоя в тени, он протягивает мне руку, и моя рука тут же тянется к нему в ответ. Наши руки соприкасаются, и я улыбаюсь ему из надежного темного укрытия. Он смотрит на меня через стекла очков в круглой проволочной оправе. Они так и не изменились за тридцать лет.
— Откуда ты, Луна? — спрашивает он, и Рисс смеется.
— Вот, значит, какие вы, британцы! Всегда готовы обменяться любезностями, даже на грязных улицах Бруклина посреди ночи. А что дальше? Кто предложит выпить чаю? Луна, серьезно, что ты здесь делаешь? Это опасно. Нельзя бродить по улицам так поздно в одиночку, и не важно, знаешь ты карате или нет.
— Наверное, я просто забыла об этом, — говорю я. — Просто вышла прогуляться и уже жалею об этом. Но я уже иду обратно, серьезно. А вы что планируете делать?
Они переглядываются с улыбкой.
— Да ничего особенного, — говорит Рисс, и становится ясно, что на самом деле она имеет в виду «все».
Чем дольше я нахожусь рядом с ними, тем больше влюбляюсь в их любовь. И тем крепче становится осознание, бледное поначалу, но с каждой секундой крепнущее, что именно так и должна выглядеть любовь.
— Отец не убьет тебя, если поймает так поздно? — спрашиваю я и улыбаюсь. Когда я вижу, как они стоят рядышком, соприкасаясь плечами и переплетя пальцы, то чувствую, как мое сердце расцветает.
— Вот поэтому мы уже идем обратно. — Она бросает на моего отца долгий взгляд, и он инстинктивно придвигается ближе. Они хотят остаться наедине. А я хочу никогда с ними не расставаться. Неловкий момент.
— Давай мы проведем тебя до дома, — наконец предлагает Генри, по-прежнему глядя на Рисс.
— Да все в порядке, — отмахиваюсь я. — Всего лишь один квартал…
— Это «Оберманы»-то? — озадаченно спрашивает Рисс. Я совсем забыла о своей легенде.
— Я переехала в другое место. Этот дом даже отсюда видно. Так что не утруждайтесь. Была очень рада познакомиться. — Я делаю крошечный шаг навстречу Генри, и он выходит из тени. Во мне теплится странная надежда, что он узнáет меня, но этого, конечно же, не происходит. Я кладу одну руку папе на плечо и целую его в щеку, а другой рукой ныряю в его карман, выуживаю нож и прячу в рукав.
— Мы проследим за тем, как ты заходишь в дом, — настаивает Рисс.
— Не нужно, — убеждаю я.
Но я точно знаю, что они провожают меня взглядами, когда я ухожу, на ходу засовывая нож в карман. Останавливаюсь перед домом, таким же, как и все остальные, прекрасно сознавая, что Рисс наверняка знает людей, которые в нем живут. Машу им напоследок и взбегаю по ступенькам в надежде, что арка перед дверью скроет мое присутствие. Когда я снова выглядываю, они уже ушли.
Тогда я сбегаю вниз и мчусь по улице к дереву. Выхватываю нож и с трудом высвобождаю затупившееся лезвие. С колотящимся сердцем врезаю собственное имя в кору дерева, прямо под их инициалами. Получается грубо и криво, почти агрессивно, но я стараюсь врезать его как можно глубже.
И там, стоя в крошечной лужице света, где еще несколько минут назад стояла Рисс, я даю собственную клятву. Клятву Рисс. Им обоим.
Я спасу тебя. Чего бы мне это ни стоило.
Глава 28
А где-то в тридцати годах отсюда меня ждет Горошинка — одна в том доме. Я понимаю, что мне нужно добраться до него раньше, чем туда вернется Рисс. Постараться не столкнуться с ней и вернуться домой. Мне будет трудно объяснить, почему я прячусь в ее собственном доме, если мы случайно столкнемся на лестничной площадке.
Я перехожу на бег и мчусь к дому. Хотелось бы мне, чтобы бег в этом времени был похож на полеты во сне — таким же сказочным и не требующим усилий. Но вместо этого я обливаюсь пóтом и глотаю жаркий, густой ночной воздух. Врезаюсь в стену дома и несколько секунд пережидаю, пытаясь восстановить дыхание, а затем врываюсь внутрь.
Меня переполняет страх быть обнаруженной. Я медленно крадусь по лестнице — сначала один пролет, затем другой. Дверь в ее комнату закрыта, а я не помню, чтобы закрывала ее. Я стою перед дверью, колеблясь, и у меня ощущение, что адреналин приклеил мои подошвы к полу. Она обогнала меня и забралась в комнату по пожарной лестнице? Я не могу заставить себя открыть дверь, слишком рискованно.
Совершенно растерянная, без малейшего представления, что теперь делать и как попытаться вернуться, я стою в темноте лестничной площадки и прислушиваюсь. Из комнаты Рисс доносится приглушенный гул, а снизу — мужской кашель. Должно быть, это мой дедушка. А затем моего носа вновь касается аромат белых лилий. Завеса всколыхнулась — моя сестра где-то рядом. Я иду по запаху, спускаюсь по лестнице, ступая так легко и осторожно, как только могу. В кухне этот запах ощущается особенно сильно — я вхожу и прикрываю за собой дверь. Нож в кармане давит, и я пытаюсь подыскать подходящее место, чтобы спрятать его. В стене есть вентиляция, и я с легкостью проталкиваю нож туда.
Я представляю себе Горошинку, то, как она ждет меня, и пытаюсь вернуться к ней.
— Пора возвращаться, — говорю я как можно громче и решительнее и изо всех сил стараюсь не бояться, что сейчас перебужу весь дом. — Вернись, вернись, ВЕРНИСЬ!
Наверху раздается скрип половиц, я слышу чьи-то шаги.
— ДАВАЙ! — выкрикиваю я, и мои слова отражаются от всех уголков комнаты.
Все, что казалось таким крепким и надежным, с ужасающей скоростью разрывается и тут же снова срастается, только теперь выглядит куда старше.
Я врываюсь в настоящее и в панике припадаю к двери. Ноги тяжелые, как свинец, и такое чувство, будто я заблудилась в собственном теле. А еще — как будто из меня высосали всю жизнь до капли.
Я открываю дверь и теряюсь еще больше. Все не на своих местах. Не там, где я предполагала. В том числе и моя сестра.
— Горошинка?
Горошинка выныривает из тени гостиной и направляет на меня луч фонарика, так что я инстинктивно отворачиваюсь.
— ЧЕРТ! — Горошинка зажимает рот рукой. — Черт, черт, черт, черт!
