Пару мгновений он внимательно смотрит мне в лицо, потом усмехается.
— Трудно потерять того, кто сам не собирается уходить. Давай прогуляемся вечером? Сможешь немного отвлечься. Я знаю, куда мы могли бы пойти, одно романтичное местечко. Я берег его для какой-нибудь особенной девушки.
— Нет, не могу, — говорю я. — Я занята.
Его уверенность несколько гаснет, уголки рта опускаются.
— Ладно, что ж. Но ты не можешь быть занята все время, Луна, — говорит он. — Давай я куплю тебе эту книгу и запишу в нее свой номер.
— Нет, честно говоря, у меня уже есть эта книга, — отвечаю я.
— Да, но в твоей книге нет моего номера. Подожди, я сейчас.
Майкл уходит. Я вижу, как он смеется и перешучивается с какими-то парнями по пути к кассе, и одновременно слышу голос Горошинки, который доносится именно с того места, где он стоит.
Мрак проглатывает его. Что-то толкает меня сначала назад, потом дергает вперед и наконец вырывает из одного момента и швыряет в другой. Голова разрывается от мучительной боли.
— Черт, так и знала, что не надо тебя отпускать!
Когда Горошинка находит меня, я сжимаю голову руками. Книга, которую я держала, пропала — наверное, я ее уронила. Я моргаю, пытаясь прийти в себя, и очень надеюсь, что зрение все-таки восстановится, потому что сейчас его поглотило пятно белого света.
— Нам лучше вернуться домой. «2001 Odyssey» может и подождать.
— Прости, Горошинка, но похоже, что да, — говорю я.
Странная встреча с Майклом в этом странном месте, которое не имеет ничего общего с Рисс или моими планами, только расстраивает меня. Мне хочется оказаться в безопасном, надежном месте, где можно было бы свернуться калачиком под накрахмаленной белой простыней и быть абсолютно уверенной в том, что если я засну, то проснусь в этом же самом месте.
— Долгая прогулка по жаре была очень плохой идеей, да? — говорит Горошинка. — Вернемся сразу, как только тебе станет лучше.
— Я закрываюсь через десять минут, могу вас подвезти, — предлагает Майло. — Моя машина рядом.
— Хорошо. — Я киваю. — Спасибо.
— Похоже, вы ее не нашли, да? — Майло обходит меня и берет с полки у меня за спиной копию «Сияния» в твердом переплете. — Знаете, я унаследовал эту книжку вместе с магазином. Она лежала в коробке в кладовке и была практически в безупречном состоянии. Ну, или была бы, если бы какой-то придурок не изуродовал ее в попытке снять какую-то цыпочку. Взял и записал здесь свой номер.
Он открывает книгу и показывает мне запись на титульной странице.
Если позволишь, чтобы тебя кто-то нашел, — никогда не потеряешься. Целую, М.
— Я ее беру! — Я выхватываю у Майло книгу и прижимаю к груди.
Глава 26
— Давай найдем дерево мамы и папы. Ну, то самое, о котором нам рассказал папа, когда мы решили, что поедем сюда. Мы обещали, что поищем.
Поздний вечер. Солнце наконец село, и легкий ветерок лентой скользит из одного окна в другое, охлаждая комнату и мой жар. Я провела вечер в одиночестве, под шуршащей белой простыней, как и хотела. А еще я много думала.
Если я не могу контролировать то, что со мной происходит, и не могу использовать это, чтобы спасти маму, тогда все не имеет смысла, а я не могу позволить, чтобы нечто столь чудесное не имело смысла.
Что я знаю точно:
Дата и время совпадают с настоящими. Отличается только год. А это значит, что у меня не так много времени, всего пара дней, чтобы изменить курс маминой жизни, прежде чем дверца закроется и будет уже слишком поздно.
События, которые происходят со мной в прошлом, прилипают ко мне и остаются со мной навсегда. Медальон, сорванный ремешок камеры, запись в книге. Все это прилипло ко мне и перенеслось в настоящее. Возможно, каждый раз, когда я делаю что-то в прошлом, узор Вселенной меняется и она обновляется, создает новую реальность, хотя в это уже не верят даже самые радикальные физики. Как и я, хотя еще сорок восемь часов назад была самым юродивым физиком на свете. Нет, я верю в то, что есть только одно прошлое, одно настоящее и одно будущее, но каждое из них — гибкое и полное возможностей.
Еще я знаю, что прыжки во времени — это больно, и неважно, хочу я этого или, как в случае с «Бруклинской галереей», оно само пытается меня выдернуть. Это все равно больно. После каждого раза я чувствую себя слабой, побитой, почти обескровленной. Думаю, так или иначе, но у такого невероятного дара должна быть цена. И, скорее всего, ценой стану я сама. Так что, даже если бы в моем распоряжении была вся бесконечность и я могла возвращаться назад и исправлять все на свете, то долго не протянула бы.
На личность человека влияет так много переменных. Конечно же, я — часть моей матери, часть человека, который вырастил меня, но в то же время — часть того, кто сломал ей жизнь. Таким образом, я — частично итальянка, частично американка и частично ученый. Частично фотограф, всецело преданный своей семье, честный и преданный. Это я унаследовала от мамы и Генри, и это очевидно. Возможно, и смелость я также унаследовала от них, потому что знаю, во что мне станет спасение матери от греха, который стал для нее невыносимым. Возможно, я бы сделала то же самое на ее месте и даже смогла бы с этим жить. И, скорее всего, это я унаследовала от него. Как и целеустремленность, амбиции, способность отгородиться от всего несущественного и просто отключить некоторые чувства. Начиная с моих голубых глаз и заканчивая чувством изоляции от семьи, которую я обожаю, — все это тоже от него, и я не могу об этом жалеть. Я не могу ненавидеть все это, потому что это я. Я несовершенна, вот уж что да, то да, но все же я такая, какая есть. И если я изменю будущее, меня такой уже не будет. Хотя, быть может, я всю жизнь заблуждалась и вещь, именуемая «душа», все-таки существует.
Если я создам лучшее будущее для своей матери и сестры, то исчезну только я. Только я пропаду из этой истории. И только я должна заплатить эту цену, потому что я и только я должна исправить вред, который нанес мой настоящий отец. Меня не должно было быть, и есть только один способ исправить это.
— Да, то дерево, на котором папа вырезал их имена. — Горошинка садится. — Уверена, что справишься? Ты все еще очень бледная.
Она сходила в магазинчик к Майло, провела там весь вечер и теперь вся как будто светится, а этого я не видела уже очень давно. Она даже снова принялась накручивать кудряшки на пальцы, как делала, когда была совсем маленькой. Хотелось бы мне не втягивать ее во все это, но она так нужна мне…
— Дело в том, что мне нужно рассказать тебе кое о чем, — говорю я, собираясь с духом.
Горошинка наклоняется ко мне, ее брови сдвигаются.
— И мне будет нужна твоя помощь, уж поверь. Тебе это может показаться трудным, и мне очень не хочется говорить… но одна я не справлюсь.
