— А что насчет Кертиса? Он был членом банды, да? — спрашиваю я, вспомнив ночь с Рисс и молодого парня, который был чуть старше остальных и выделялся среди всех этих итальянских американцев своим ирландским колоритом. У него были светлые волосы, светлые ресницы и голубые глаза. Такие же, как у меня. Мне захотелось проверить имя из той реальности в этой. — Думаю, он… ну, не сильно удивился, что они со Стефани стали сближаться все больше и больше, особенно после того, как Рисс уехала.
Миссис Финкл всматривается в меня внимательнее, и я опускаю взгляд. Она узнала имя, а значит, он существовал в реальном мире, а не только в моей голове. Было вполне возможно, что я просто услышала все это когда-то от мамы — услышала и забыла, и эта версия все еще казалась куда более правдоподобной, чем та, в которой я путешествовала во времени. И все же Кертис был реален.
— Я всегда думала, что Марисса в итоге будет с Майклом Белламо, — говорит вдруг миссис Финкл, и мое сердце подпрыгивает. Майкл. — То, как они вечно цапались… это тот самый случай, когда ты точно знаешь, что люди орут друг на друга только потому, что они друг другу небезразличны. К тому же этот мальчик был таким красавчиком, знаете, как голливудская звезда, и глаза зеленые, как трава. Траволта и рядом с ним не стоял.
— А они встречались?
Меня посещает жуткая мысль, что Майкл может быть моим отцом. Вот только мама сказала, что он был старше и занимал положение в обществе. Я вспоминаю, что Майкл был немного младше Рисс, и испытываю облегчение. Я помню, как Майкл вел меня в темноте, хотя мы оба понятия не имели, куда нам нужно идти или откуда я пришла. Помню тепло, исходившее от его тела, помню его руку в своей руке. Все это не похоже на плод воображения.
— Не думаю. — Миссис Финкл подкладывает в мою тарелку еще ложку рагу в густом соусе. Он растекается до краев тарелки, представляя серьезную угрозу для ее белоснежной скатерти. — Марисса всегда говорила, что он для нее как брат.
Я хочу еще немного расспросить о Майкле и узнать, что с ним случилось, но меня перебивает Горошинка.
— А с кем еще мама встречалась до того, как встретила папу? — спрашивает она.
— Да ни с кем, насколько я помню, — отвечает миссис Финкл. — Ничего серьезного. Она любила танцевать, все любили, все детишки наряжались и ходили в клуб «2001 Odyssey» и на субботние танцы. И не нужно было пересекать мост и толпиться в очереди перед «Studio 54» вместе с остальными — у них было все, что нужно, здесь. Насколько я помню, Марисса особенно любила наряжаться и танцевать, ей нравилось, когда мальчики обращали на нее внимание. Но ваша мама была очень хорошей девушкой. И тогда это имело важное значение, не то что сейчас, когда можно спать со всеми подряд и не думать, — смеется она. — Вот каково это — быть молодым в двадцать первом веке. Мы никогда не выбирались из своих районов, а перед вами открыт весь мир.
Рагу миссис Финкл удивительно вкусное. До этого момента я и не подозревала, насколько сильно проголодалась. Мы едим, и она продолжает рассказывать разные истории, выбирая их наугад и разворачивая таким образом, что нам кажется, будто мы проживаем целую жизнь, спроецированную над нашим столом. И ее истории, и еда, и сам вечер — это как раз то, что мне нужно. Даже то, как он мягко угасает, открывая целый оазис мыслей и чувств. Что будет дальше? И как это будет?
Горошинка, должно быть, думает о том же, потому что именно она первая отодвигает от себя креманку с мороженым и консервированными фруктами.
— Ну, я устала. Может, пойдем наверх?
Сестренка хочет поговорить. Я вижу это по выражению ее лица. Она хочет в кои-то веки отблагодарить меня своей поддержкой и любовью за все те мгновения, когда я была рядом с ней. А еще я вижу, как ее взгляд то и дело обращается к бутылке бурбона, стоящей в стороне, вижу борьбу на ее лице и то, что она тоже плакала. Она хочет, чтобы мы поднялись наверх и все обсудили, хочет показать мне, что она рядом.
Я не думаю, что сейчас могу это вынести.
— Ты иди, — мягко говорю ей я. — А я помогу убраться.
— Ох и денек у тебя был! — говорит миссис Финкл в тот момент, когда я окунаю руки в теплую воду в раковине. — Может, нам стоит открыть то вино? — спрашивает она, понизив голос. — Что скажешь?
— Скажу: давайте.
Я протягиваю покрытую пеной руку и принимаю от нее стакан с вином. Как только я допиваю, миссис Финкл тут же снова его наполняет, и у меня возникает стойкое ощущение, что она рада наконец-то заполучить хоть кого-нибудь, с кем можно было бы просто выпить вина.
— Странно было очутиться в этом доме, не так ли? — Она берет у меня тарелку и тщательно вытирает.
— Странно — это не то слово, — говорю я. — Когда вы говорите о Мариссе, кажется, что это какой-то другой человек, а не наша мама. По вашим словам, Марисса была смелой, беззаботной и клевой, а наша мама была тихой, грустной и всю жизнь страдала от депрессии. Тяжело осознавать, что она не всегда была такой.
— Многое случилось в то лето, — говорит миссис Финкл, складывая полотенце, и берется за бутылку вина. — В воздухе витало нечто опасное, это чувствовал весь город. Ты понимаешь, о чем я. Преступления, насилие, бедность, наркотики… Мы знали об этом, но всегда казалось, что подобные вещи происходят где-то в другом месте, в паре кварталов от нас, с кем-то другим. Вот как мы все думали. Но в тот год опасность настигла и нас. Пришла с жуткой жарой и Сыном Сэма и больше не уходила. И я, хотя скучаю по нему всем сердцем, очень рада, что мой дорогой Норм не дожил до того, чтобы увидеть, во что превратился наш район… В ночь затмения, когда сбежала Марисса, дела здесь были особенно плохи: в Бруклине, в Бронксе, Квинсе и на Манхэттене. Если уж кто и замышлял недоброе, то та ночь была для этого в самый раз. Можешь считать меня сумасшедшей старухой, но в ту ночь во мраке затаилось зло. Я чувствовала его, такое липкое, густое… В каком-то смысле, я думаю, она сбежала вовремя. Что бы ни вынудило Мариссу такое сделать, это спасло ей жизнь в ту ночь, потому что потом все стало еще хуже: сплошные перестрелки, насилие, убийства. Бруклин стал столицей смерти штата Нью-Йорк. Знаешь, полицейские даже выдавали туристам в аэропорту Кеннеди листовки, в которых рассказывалось, как себя вести, чтобы их не ограбили и не убили. Беда перестала прятаться по углам, а плохие вещи происходили уже не где-то в соседнем квартале, они подобрались прямо к нашей двери.
— И все же вы не уехали, — говорю я. — И вы, и мистер Джиллеспи. Многие остались.
— Конечно, многие остались, но это потому что им просто некуда было идти. — Миссис Финкл пожимает плечами, а потом как будто вспоминает о чем-то. — Знаешь, твоя мама — не единственная, кто исчез в ту ночь.
— Нет? — По моей спине пробегает дрожь. Мужчина, который исчез в ту ночь, когда мама покинула Бруклин, может быть им. — И кто же еще?
— Фрэнк Делани. — Она сердечно улыбается. — Этот мужчина украл сердца половины женщин с Третьей авеню. У него, похоже, были секреты, потому что в ночь затмения он просто взял и исчез, не сказав никому ни слова, не оставив даже записки. Одни говорили, что он связался с плохими людьми, попытался присоединиться к власть имущим. А другие — что он слишком сблизился с чьей-то женой… Кажется, у меня было его фото на стене. И, скорее всего, не одно: я всегда старалась снять летнюю церковную общину, каждый год, и в лучшую ночь года…
