— Честно говоря, это довольно скучная работа, — говорю я наконец. — Бóльшую часть времени я просто сижу и печатаю.
— И я тоже секретарша! — радостно сообщает мне крашеная блондинка, но я ее не поправляю. — Я могу печатать до девяноста слов в минуту, а ты?
— И близко не так хорошо, — сердечно заверяю ее я.
— У Линды грандиозный план — выйти замуж за своего босса! — говорит мне Рисс. — Вот почему она красится в блондинку — боится, что Сын Сэма прикончит ее до того, как тот сделает предложение. — Она усмехается при виде спокойного выражения моего лица. — Не знаешь, кто такой Сын Сэма, да? — И продолжает, не дождавшись моего ответа: — Он убивает только брюнеток, так что берегись. Половина Бруклина перекрасилась в блондинок.
— Но не ты, — говорю я, кивая на ее темные локоны.
— Меня так просто не запугаешь, — заявляет она, и мне становится интересно, откуда взялась отвага, горящая в ее карих глазах. Женщина, которая вырастила меня, всегда казалась мне пугливой.
— О, ну что ж… Уверена, они его скоро поймают, — говорю я. Потрясающе! Масса выдуманной информации, затопившей мое сознание, похоже, достигает апогея. Я и не подозревала, что мне может быть что-то известно о Сыне Сэма, но вот мы обсуждаем эту странную деталь — серийного убийцу, о котором я едва знаю.
— Так что привело тебя в Бей-Ридж? — спрашивает Рисс. — Если ты не участвуешь в съемках, то что ты здесь делаешь? Тут не на что посмотреть и нечем заняться.
— Я… — У меня нет ответа, и мой мозг судорожно пытается что-нибудь придумать. — Просто путешествую, лето ведь. Я хотела посмотреть Нью-Йорк, но останавливаться там мне не по карману, так что…
— Ты специально приехала в Бей-Ридж? — смеется Рисс. — Никто так не делает. Ты странная. Мне это нравится!
Меня накрывает внезапное тепло ее улыбки. Это улыбка моей мамы, та самая, которая может наладить все на свете за одну секунду. Отблески которой я с трепетным нетерпением мучительно пыталась поймать все свое детство.
— Идем. — Она подхватывает меня под руку, и я чувствую теплое прикосновение ее кожи, даже биение ее пульса. Это очень странное чувство — идти с ней плечо к плечу по холлу, на новый лестничный пролет, в очередной крошечный коридор, точно такой же, как и коридор этажом ниже. Я чувствую себя в безопасности. Чувствую себя дома.
Рисс ведет меня за собой в открытую дверь в крошечную спальню. В глаза сразу бросается гигантский шкаф из темного дерева — единственная мебель здесь, помимо узкой односпальной кровати. Витиеватая резьба на шкафу немного выдается по углам, и с нее свисает красивое белое платье из шифона с открытыми плечами. Я останавливаюсь и смотрю на шкаф — он такой мрачный и готический, что кажется, будто на нем должны торчать горгульи. Как будто откроешь его — и наружу вылетит стая летучих мышей. Или влезешь внутрь — и провалишься прямо в Страну Чудес.
— Шкаф — улет! — говорю я, и она смеется.
— Приплыл сюда на лодке из Италии, — говорит Рисс. — Понятия не имею почему, но я на него жутко запала. Тебе нравится? — спрашивает она, и я понимаю, что она говорит уже не о шкафе, а о белом платье, которое осторожно снимает с крючка, чтобы показать. — Папа всегда разрешает нам со Стефани использовать обрезки и остатки материала, чтобы мы шили что-нибудь и для себя, но на это я специально накопила. Это шифон-вискоза, и я купила всю ткань сама, включая и атласную подкладку. Это точная копия платья Карен Линн Горни из фильма. Ты же слышала о фильме «Лихорадка субботнего вечера»? Она играет девушку, которую Джон Траволта ведет на танцы. И в самый главный вечер фильма на ней точно такое же платье! Они снимали здесь. Ты его пока что не увидишь, но фильм будет крутой, и ее платье — это просто нечто! Генри говорит, премьера будет прямо здесь, в Бей-Ридж, в клубе «2001 Odyssey», куда мы обычно ходим и где они много снимали. Если к тому моменту я все еще буду здесь, то обязательно его надену.
Генри… Она говорит о моем отце. Это то самое лето, когда мама встретила папу — как раз перед тем, как сбежать с ним в Лондон. И это кажется таким правильным — то, что мой мозг создал именно этот мир, именно это волшебное время волшебного романа, о котором моя мать потом расскажет нам. Период, когда одной любви было достаточно, чтобы спасти всех от беды.
— Если? — повторяю я.
— Я не знаю, когда этот фильм выпустят, — отзывается она. — Генри говорит, возможно, не раньше следующего года, и я не уверена, что к тому моменту все еще буду жить здесь. Идем!
Рисс манит меня за собой и через узкое окно с открытыми створками в конце комнаты выбирается на пожарную лестницу. Металл скрипит и раскачивается, когда я переношу на него свой вес, и я хватаюсь за оконную раму. Даже сейчас, когда уже совсем стемнело, воздух — густая смесь дневной жары и выхлопов. Кто-то кричит через несколько улиц от нас, возле светофора на углу рычит мотор автомобиля. Рисс усаживается у перил, игнорируя пустоту в несколько этажей под собой, и зажигает сигарету. Курит в ожидании чего-то — кажется, так говорила о ней миссис Финкл.
Все кажется таким реальным. У меня ощущение, что если эта старая, ржавая лестница обрушится на землю, то и я рухну вместе с ней. Я еще крепче сжимаю ржавые перила и стараюсь выглядеть клево. Внезапно с поразительной отчетливостью вспоминаю, каким взглядом мама иногда смотрела на меня. Когда я закрывалась от бесчисленных повторов мультика про Скуби-Ду книжкой про движение планет, ее бровь приподнималась, а губы сжимались, как будто она пыталась понять, где же видела все это раньше. И именно это я чувствую сейчас. Похоже, я всегда хотела, чтобы мама считала меня классной.
— Генри хочет, чтобы я поехала в Англию вместе с ним. — Рисс указывает на меня сигаретой. — Как ты думаешь, стоит?
— Да, — без колебаний говорю я, и глаза Рисс удивленно распахиваются.
— Ты первая, кто говорит так, а все остальные только: «Подожди, поговори с предками, не бросайся с головой». Но не ты. Готова поспорить, ты очень спонтанная личность, да?
— Эм… Да, конечно, — говорю я, хотя это совершенно не соответствует истине. — Так Генри — тот самый, единственный? Или тебе нравятся и другие парни?
Глаза Рисс становятся еще больше, но не от удивления, а от гнева.
— Я не шлюха, — отрезает она. — До Генри у меня никого не было. Не было ничего подобного. Да и с ним у нас еще ничего не было, мы хотим дождаться свадьбы. — Она заявляет это сердито, с подчеркнутой гордостью, и услышанное застает меня врасплох.
— Хочешь сказать, ты никогда не…
— Нет! — Рисс встряхивает головой. — Ну уж нет! Когда девушки так поступают, другие к этому привыкают, ранят их, а потом просто пускают по рукам. Но я не такая, для меня важно, что обо мне думают окружающие. Я не буду одной из таких девушек, и Генри уважает меня за это. Он с радостью готов подождать. И за это я люблю его. А что скажешь ты, в Англии к этому относятся иначе? У тебя было много парней?
Я пытаюсь понять, как ответить на этот вопрос. Что значит «много парней»? Сколько она имела в виду — пятьдесят, пятнадцать или пять? Последнее и есть реальный ответ. Причем четверо из них были в то время, когда я еще училась в колледже, — как раз тогда, когда я только начала привыкать к мысли, что парни хотят не меня, а просто хотят, в принципе. Так вот, эти четверо и еще Брайан, который был очень внимательным и ласковым в постели, а после всегда делал мне чай — как раз как я люблю.
