Я зарезервировал столик в «Ля Гренуй», том самом французском ресторане в старом стиле, с бешеными ценами и излишествами в интерьере, где мы отмечали ее восемнадцатилетие. Рэйчел пришла в полученном от меня по почте ожерелье, копии того, из-за которого разгорелся сыр-бор в кафе «Космос», и хотя мне приятно было видеть, что ей, смуглянке, оно к лицу, я невольно подумал о другом ожерелье и заново испытал приступ раскаяния в связи со всеми неприятностями, кои по собственной глупости навлек на бедную Марину Гонсалес. Слишком много вокруг молоденьких женщин, подумал я, вот и теряю голову. Марина. Хани Чаудер. Нэнси Маззучелли. Аврора. Рэйчел. Из всех перечисленных моя дочь казалась мне самой уравновешенной и преуспевающей, твердо стоящей на ногах, менее других подверженной превратностям судьбы, и вот она сидела напротив и со слезами на глазах рассказывала о крушении своей личной жизни.
– Не понимаю, – недоумевал я. – Когда мы с тобой виделись в последний раз, все было отлично. Терренс замечательный, ты замечательная. Вы отпраздновали вторую годовщину, и ты называла себя абсолютно счастливой. Когда это было? Конец марта – начало апреля? Браки так быстро не распадаются. Во всяком случае, когда люди любят друг друга.
– Это я его люблю по-прежнему. А вот насчет Терренса у меня существуют большие сомнения, – возразила Рэйчел.
– Человек объехал за тобой полсвета, чтобы уговорить тебя выйти за него замуж. Ты забыла? Он тебя добивался, а ты была к нему вполне равнодушна.
– То было давно, а это сейчас.
– Когда мы последний раз говорили про «сейчас», ты собиралась рожать. Терренс, сказала ты, мечтает стать отцом. Не абстрактным, а отцом твоего ребенка. Только любовь заставляет мужчину произносить эти слова.
– Знаю. Сначала я тоже так думала, но все это было до Англии.
– Америка, Англия… неважно. Важно, какие вы, а не где вы находитесь.
– Да, но Джорджина живет в Англии, а не в Америке.
– А, так вот откуда ветер дует. Что ж ты сразу не сказала?
– Думаешь, это так просто? У меня от одного ее имени сводит желудок.
– Джорджина, ну и имечко! Сразу вижу викторианскую хохотушку с золотыми локонами и мясистыми красными щеками.
– Не угадал. Тихая брюнеточка с сальными волосами и плохой кожей.
– Хороша соперница.
– Они вместе учились в университете. Джорджина – его первая большая любовь. Потом она ушла к другому, а он уехал в Америку. У него была депрессия, он даже подумывал о самоубийстве.
– А теперь этот «другой» перестал быть помехой.
– Неизвестно, но когда мы в Лондоне ужинали втроем, Терренс с нее глаз не сводил. Меня там словно и не было. Позже он только о ней и говорил. Она и умная, и с чувством юмора, и человек хороший. А через два дня они обедали вдвоем. Затем мы с ним уехали в Корнуолл к его родителям, но уже на третий день он сбежал в Лондон – якобы для разговора с издателем о будущей книге. А я уверена, что к Джорджине Уотсон, своей единственной и незабываемой. Это было ужасно. Бросил меня в этой дыре, один на один со своими родителями-антисемитами, а я должна была изображать, в каком я от них восторге… А он в это время с ней спал! Я это точно знаю. Как и то, что он меня разлюбил.
– Ты его прямо об этом спросила?
– А то нет. Как только он вернулся из Лондона. Видел бы ты эту сцену!
– И что он тебе ответил?
– Он всё отрицал. Сказал, что я из ревности напридумывала себе бог знает что.
– Это хороший знак, Рэйчел.
– Хороший? Он мне лгал, и теперь я не могу верить ни одному его слову!
– Предположим худшее. Он с ней спал, а вернувшись, солгал тебе. Все равно это хороший знак.
– Как ты можешь говорить такое, да еще на этом настаиваешь…
– Это значит, что он боится тебя потерять. Он не хочет, чтобы ваш брак распался.
– Что это за брак, если ты больше не доверяешь близкому человеку? Это уже не пойми что.
– Послушай, крошка, я не могу давать тебе советы, особенно в этом вопросе. До восемнадцати лет ты жила с нами под одной крышей и, думаю, еще не забыла, сколько дров я тогда наломал. В иные минуты моя ненависть к твоей матери доходила до того, что я желал ее смерти. Я рисовал себе автокатастрофы, крушение поезда, падение с высоченной лестницы. Ужасно в этом признаваться, и гордиться тут совершенно нечем, просто я даю тебе понять, что́ значит плохой брак. Поначалу мы любили друг друга, а затем все пошло прахом. Однако мы долго держались, и, между прочим, при всех издержках, произвели на свет тебя. Ты стала счастливым концом этой трагической истории, так что я ни о чем не жалею. Понимаешь, Рэйчел? Я недостаточно хорошо знаю Терренса, чтобы составить мнение о нем, но в одном я уверен: твой брак далек от краха. Люди могут поскользнуться. Люди совершают глупости. Но Джорджина сейчас находится по ту сторону Атлантики, и, если твой муж не клинический донжуан, этот эпизод можно считать исчерпанным. Наберись терпения. Не руби сплеча. Он отрицал свою вину – так, может, он и не виноват? Старые привязанности крепко держат человека. Возможно, он снова на нее «запал» на день-другой, но вы вернулись домой вместе, и, если ты взаправду его любишь, у вас, полагаю, все образуется. Ты же не скажешь, что он никудышный муж, каким был твой отец? Значит, есть во что верить. В счастливое будущее. В рождение детей. В кошек и собак. В деревья и цветы. В Америку и в Англию. В нашу планету.
Я сам не знал, что́ говорю. Слова вылетали из меня неудержимой лавиной, такой поток глупостей и избыточных эмоций, и только в конце этого дурацкого монолога я заметил, что на лице моей дочери появилась улыбка – впервые после того, как она переступила порог ресторана. На большее я и не рассчитывал. Главное, чтобы она поняла: я с ней, я верю в нее, и не все так плохо, как ей кажется. Улыбка означала, что она начала успокаиваться, и теперь надо было увести разговор подальше от опасного предмета, который занимал ее последние недели. Я посвятил ее, шаг за шагом, во все события, которые произошли со дня нашей последней встречи. В сущности, это был краткий пересказ всего того, о чем я поведал в этой книге. То есть не совсем всего – я опустил историю с Мариной Гонсалес и злополучным ожерельем (слишком грустно и для меня унизительно), а также пренеприятный телефонный разговор с той, чье имя я поклялся впредь не упоминать, и избавил ее от наиболее одиозных подробностей шарлатанской затеи с «Алой буквой». В остальном присутствовала вся канва: «Книга человеческой глупости», ее кузен Том, Гарри Брайтман, маленькая Люси, поездка в Вермонт, короткий роман Тома с Хани, завещание Гарри, Тина Хотт, открывающая рот под фонограмму песни «Как мне его не любить». Рэйчел внимательно слушала: ей предстояло переварить не только еду и вино, но и всю эту волнующую информацию. Я же увлекся не на шутку, почувствовав себя этаким старым мореходом, и готов был рассказывать истории до утра. Рэйчел захотелось познакомиться с Люси, и мы договорились, что она заглянет ко мне в воскресенье, с мужем или без, как ей заблагорассудится. Хотела она увидеть и Тома.
