В тот день Том был в отличной форме, ну разве что немного заведен. Впрочем, его монолог эрудита, несомненно, скрашивал довольно однообразное путешествие. Мысли заносили Тома в одну сторону, потом возвращались к развилке и плавно уходили вправо или влево, без особых колебаний и боязни ошибиться. Все дороги, так сказать, вели в Рим, а Римом была, ни много ни мало, вся мировая литература, про которую он, кажется, знал решительно всё, – так какие, спрашивается, могли быть у него сомнения? С По он вдруг свернул на Кафку – по возрастной ассоциации: оба умерли в сорок лет. Кому еще, кроме Тома, пришло бы в голову обратить внимание на такую второстепенную подробность? Но что касается меня, который провел полжизни за изучением страховых таблиц, в размышлениях о смертности людей разных профессий, – мне этот мотив показался заслуживающим интереса.
– Совсем молодые, – сказал я. – Живи они сегодня, современной медицине наверняка удалось бы их спасти. Возьми меня. Если бы с моим канцером столкнулись врачи сорокалетней давности, вряд ли я сейчас сидел бы в этой машине.
– Да, сорок – это немного, – согласился Том. – А с другой стороны, сколько писателей и до сорока-то не дожили.
– Кристофер Марло.
– Умер в двадцать девять. Китс – в двадцать пять. Георг Бюхнер – в двадцать три. Подумать только, величайший немецкий драматург девятнадцатого столетия умирает в двадцать три года! Лорд Байрон – в тридцать шесть. Эмили Бронте – в тридцать девять. Шелли – за месяц до тридцати. Сэр Филип Сидни – в тридцать один. Натаниэл Уэст – в тридцать семь. Уилфред Оуэн – в двадцать пять. Георг Тракль – в двадцать семь. Леопарди, Гарсиа Лорка, Аполлинер – в тридцать восемь. Паскаль – в тридцать девять. Флэннери О’Коннор – в тридцать девять. Рембо – в тридцать семь. Братья Крейны, Стивен и Харт, – в двадцать восемь и тридцать один, соответственно. А Генрих фон Клейст, любимый автор Кафки, покончил жизнь самоубийством вместе со своей возлюбленной в тридцать четыре года.
– А твой любимый автор – Кафка?
– Пожалуй. В двадцатом веке, во всяком случае.
– Почему же ты не писал о нем диссертацию?
– По глупости. Кроме того, я считался американистом.
– Он ведь, кажется, написал «Америку»?
– Ха-ха. Остроумно. Как это я сам не додумался.
– Помню его описание статуи Свободы. Вместо факела у девушки в руке поднятый меч. Мощный образ. И смешно, и жутковато. Как из дурного сна.
– Так ты читал Кафку.
– Кое-что. Романы, отдельные рассказы. Дела минувших дней, я тогда был в твоем возрасте. Но Кафку так просто не забудешь. Его вещи врезаются в память.
– А его дневники и письма ты читал? Его биографии?
– Том, ты же меня знаешь. Я верхогляд.
– Жаль. Чем больше про него узнаешь, тем интереснее его читать. Кафка не просто великий писатель, он еще потрясающий человек. Историю про куклу слышал?
– Что-то не припоминаю.
– Ну, тогда слушай меня внимательно. Вот тебе, так сказать, первое подтверждение моего утверждения.
– То есть?
– Очень просто. Я собираюсь тебе доказать, что Кафка – необыкновенный человек. Почему на примере именно этой истории? Не спрашивай. Просто с момента появления Люси в моем доме эта история не выходит у меня из головы. Видимо, существует какая-то внутренняя связь. Мне кажется, история эта таит в себе некий важный для нас смысл, пока не знаю, какой, возможно, подсказку, как нам дальше действовать.
– Слишком долгое предисловие, Том. Ближе к делу.
– Меня опять занесло, да? Яркое солнце, поток машин, бешеные скорости… голова кругом. Это у меня адреналин в крови играет.
– Рад за тебя. А теперь рассказывай.
– Итак. История куклы. Последний год жизни Кафки. Он влюблен в Дору Диамант, молоденькую девушку, которая сбежала из хасидской семьи в Польше и поселилась в Берлине. Будучи вдвое моложе его (ей девятнадцать или двадцать), она укрепляет его в решимости оставить Прагу, хотя он давно подумывал об этом, и вот осенью двадцать третьего он перебирается в Берлин и поселяется вместе с ней – единственной женщиной, с которой он когда-либо жил под одной крышей. А уже следующей весной он умирает. Но эти последние месяцы – вероятно, самое счастливое время в его жизни. Несмотря на ухудшающееся здоровье. Несмотря на тяжелую обстановку: продовольственный кризис, политические забастовки, самая большая инфляция за всю немецкую историю. Несмотря на мысли о том, что он не жилец на этом свете.
Каждый день Кафка гуляет в парке. Обычно рядом с ним Дора. Однажды на глаза им попадается маленькая девочка, плачущая навзрыд. Кафка спрашивает у нее, что случилось, и в ответ слышит, что та потеряла любимую куклу. Он начинает фантазировать, чтобы ее успокоить. «Твоя кукла уехала в путешествие». – «Откуда ты знаешь?» – «Она написала мне письмо». – «Оно у тебя с собой?» – недоверчиво спрашивает девочка. «Извини, я его забыл дома, но завтра обязательно захвачу». Он говорит так уверенно, что девочка поневоле успокаивается. Может, этот загадочный незнакомец сказал ей правду?
Придя домой, Кафка садится за письмо. По словам Доры, он работает с той же серьезностью, с той же сосредоточенностью, с какими трудится над своими романами и рассказами. Он не намерен отделаться от ребенка дешевым обманом. Он поставил перед собой литературную задачу и доведет дело до конца. Он сочинит прекрасную и убедительную сказку, он подарит девочке реальность взамен утраченной. И эта выдумка, согласно законам художественного творчества, сделается правдой.
На следующий день Кафка спешит в парк с письмом в кармане. Девочка его уже ждет на том же месте. Поскольку читать она не умеет, он читает ей письмо вслух. Кукла сожалеет о том, что все так произошло. Ей наскучила жизнь в доме, захотелось увидеть мир, завести новых друзей. Хотя она по-прежнему любит девочку, ее влекут иные горизонты, и поэтому им придется на какое-то время расстаться. Кукла обещает писать каждый день и держать девочку в курсе всех событий.
В этом месте история становится для меня особенно пронзительной. Удивительно уже то, что Кафка не поленился сочинить одно письмо, но он на этом не останавливается, он намерен сочинять в день по письму, и все это ради того, чтобы утешить незнакомую девочку, с которой он случайно столкнулся в парке. Кто еще на такое способен? Эта затея растягивается на три недели. Один из самых блистательных писателей жертвует своим временем, своим драгоценным, быстро тающим временем, сочиняя воображаемые письма потерявшейся куклы! По свидетельству Доры, он тщательно отделывал каждую фразу в поисках точных и смешных деталей, не забывая об увлекательности сюжета. Иными словами, то была проза Кафки. Три недели подряд он сочинял эти письма, чтобы читать их девочке в парке. Кукла выросла, пошла в школу, встретила разных людей. Она продолжала заверять девочку в своей привязанности, но при этом намекала на возникшие осложнения, не позволявшие ей вернуться назад. Мало-помалу Кафка подготавливал девочку к тому, что свою куклу она больше не увидит. Он всерьез бился над концовкой, ибо понимал: если финал окажется неубедительным – волшебные чары рассеются. Перебрав разные варианты, он, в конце концов, решил выдать куклу замуж. Он описал ее жениха, их помолвку и свадьбу в деревне, рассказал о доме, в котором поселились молодые. И, заканчивая последнее письмо, кукла попрощалась со своей любимой подружкой.
