– Я знаю, что в моей семье есть кровь пери, – сказала Перизада. – Вот почему я умею предсказывать будущее.
Анадиль улыбнулась, но Эмеральд был мрачен:
– Волшебная кровь – не повод для гордости. – И он продолжил: – В том, что некоторые наложницы начали слепнуть, не было ничего удивительного. Пери крайне малы, и, чтобы увидеть их, нужно прищуриться, к тому же передвигаются они с быстротой молнии. Я замечал, что иногда они забавы ради ныряют в надушенную каплю пота на теле наложницы и таким образом путешествуют вниз по этому телу со скоростью ртутного шарика. Изумительное зрелище – и почти незаметное для глаза. Человек может быть проворным, как баклан-рыболов, но и он порой промахивается и хватает руками воздух. Вот послушай, – сказал Эмеральд, указывая на Орхана, – я знаю, что на самом деле ты – крупный мужчина ростом почти с ту дверь, в которую ты сюда вошел. Но вот образ твой – это дело другое. Чтобы я мог тебя увидеть, твой образ должен уменьшиться и проникнуть в мое глазное яблоко. Правильно? Значит, я вижу тебя маленьким человечком, не больше моего глаза. Тем не менее, не будучи сумасшедшим, я знаю, что на самом деле ты – крупный мужчина. А вот пери… пери совсем не такие. Их образ не уменьшается и не увеличивается. Образ пери всегда равен по величине ее подлинному телу, а оно меньше глазного яблока, и его трудно разглядеть. Если наложница смотрела на пери, я всегда мог это определить, поскольку зрачки ее расширялись, чтобы вместить образ этого крошечного существа.
Когда Эмеральд умолк, чтобы подымить кальяном, Орхану вдруг показалось, что у самого евнуха противоестественно увеличены черные пятна зрачков. Эмеральд пустил несколько колец дыма и продолжил:
– Пери были прелестны, как пылинки, застигнутые лучом солнечного света за нестройной пляской, но я был словно одержим, ибо, даже будучи прелестными, они причиняли очень много вреда. Они столь неистово терлись о губы наложниц, что уста у этих дам были обожжены. Они звенели колокольчиками, дергали дам за соски и доили их, точно те были стадом коров. Они оставляли на бархате и парче гаремного гардероба тонкие струйки, похожие на следы улитки. Но самым прискорбным для меня было то, что эти очаровательные девушки, которые некогда приходили ко мне и просили придумать для них новые игры или быть третейским судьей в их мелких раздорах, стали убегать при моем появлении. Когда мне все-таки удавалось загнать наложницу в угол, она оборачивалась и смотрела на меня, так широко раскрыв глаза в своей притворной невинности, как будто я и предположить не мог, на какие ухищрения она готова пойти, общаясь со своими маленькими тайными подружками. Никто из них ни о чем не говорил. Им хотелось лишь собираться в стайки, хихикать да глупо улыбаться. Некоторые девушки намазывали себе грудь вареньем и забавлялись, заманивая пери в эту липкую жижу. Они то и дело просили ключницу принести еще варенья. Помню также, как началось странное повальное увлечение огурцами. Теперь-то я понимаю, что на мысль об огурце их навели муки сказочной похоти, но тогда я был немало озадачен. Вам ни за что не догадаться, в чем там было дело.
Тут Эмеральд обвел взглядом комнату, дабы выяснить, не осмелится ли кто-нибудь из слушателей предположить, зачем наложницам понадобились огурцы, но все хранили молчание. Перизада слушала рассказ Эмеральда с расширенными от изумления глазами, но Анадиль то и дело отвлекалась и улыбалась Орхану, как бы желая показать, что не верит ни единому услышанному слову.
– Ну что ж, скоро речь зайдет и об этом, – сказал Эмеральд. – Малютки пери владели искусством стрельбы из лука, у них были луки с тетивой из паутины, и упражнялись они на животах наложниц. Потом, когда им надоедало стрелять из лука, там же, на животах наложниц, они устраивали миниатюрные оргии. Пери показывали молодым женщинам сексуальные акробатические этюды, снова и снова повторяя одни и те же непристойные сцены, пока последовательность непотребных актов не запоминалась наизусть. Девицы, на чьих телах пери разыгрывали эти спектакли, задыхались, краснели и сладкозвучно стонали от наслаждения.
Поразила эта напасть и султана, хотя и на иной лад. Порой, по ночам, я брался стеречь его сон. И тогда, обычно в сумрачные рассветные часы, я бывал вознагражден за бдение. Сквозь полудрему я слышал предательский слабый звон колокольчиков, а подойдя поближе к кровати и прищурившись, замечал пери, сидевших на султановом члене. Одни пытались обнять сей орган, а другие барабанили по нему своими крошечными кулачками и умоляли его подняться. Потом, когда он начинал вытягиваться и вставать, все пери отчаянно пытались на нем удержаться. Как правило, все они оттуда падали, но изредка одна из них, самая сильная и решительная, взмывала ввысь на головке грозного члена. Тогда остальные, те, кто был сброшен оттуда, принимались резвиться вокруг него, крепко обнимать его у основания и щекотать султановы яйца. Наконец они замирали в ожидании того момента, когда на них прольется белый пенистый ливень, после чего их радостный звон делался громче обычного. Днем эти маленькие феи тоже не давали моему султану покоя. Я не раз видел, как королева пери в миниатюрной зеленой юбочке, высоко задирая ножки, исполняла танец на султановой переносице. Султан, скосив глаза, смотрел на сей пленительный фантом и распускал слюни от вожделения. Член его рос с быстротой гигантской поганки, и, безумно желая совершить невозможное, султан пытался запихнуть его в пери, но подобная любовная связь была нереальна. Ей тоже делалось грустно. Они все печалились. Всем пери хотелось вступать в половую связь с простыми смертными. В конце концов султановы чувства сосредоточивались у него в руке, чем им обоим и приходилось довольствоваться. Глядя на то, как побледневший султан в изнеможении откидывается на подушки, я слышал переливчатое хихиканье пери и думал…
Эмеральд снова приложился к кальяну. Его пальцы забегали по мундштуку, как по флейте. В этот момент Анадиль робко подняла руку:
– Эмеральд, милейший Эмеральд, нам пора отправляться в баню, ибо перед встречей со старшей валиде и посещением Комнаты Экстаза Орхану необходимы омовение и массаж.
– Но я хочу узнать, что случилось с пери! – запричитала Перизада. – Где они теперь?
– Слушать – значит повиноваться, – сказал Эмеральд. – Я провожу вас до бани, а по дороге расскажу, чем дело кончилось. Но быть может, сначала султан желает посмотреть, как я справляю малую нужду? – Он захохотал во все горло.
Лишь после настойчивых уговоров Орхан согласился войти вслед за евнухом в маленькую комнатку рядом с гостиной. Эмеральд встал над отверстием в полу и извлек из складок тюрбана серебряную трубочку. Потом он откинул полу халата и вставил серебряную трубочку в странной формы приспособление из слоновой кости, которое было, казалось, накрепко вделано ему в пах. Когда он повернул кран из слоновой кости, из серебряной трубочки хлынула струя золотистой жидкости. Заметив удивление Орхана, он рассмеялся.
Спустя несколько минут они направились в баню по длинной сводчатой галерее с колоннами в форме лотоса. Помимо Эмеральда, их уже сопровождала пара глухонемых. Время от времени Орхан немного отставал, чтобы сзади полюбоваться Перизадой и посмотреть, как ходит ходуном ее толстая задница. Когда задница шевелилась под залоснившимся облегающим платьем, Орхану казалось, будто он слышит ее неодобрительное шипение. Он вспомнил, как поначалу Перизада не желала покоряться ему в беседке и как крепко она обняла его под конец. Казалось, она не обращает на него никакого внимания.
