– Почему ты не молишься? – голос матери напугал мальчика.
Мальчик вздрогнул, обернулся. За спиной стояла мать. Все лицо было красным от крепких пощечин, глаза светились яростью. От нее пахло давно не мытым телом, кислым потом и табаком.
– Почему ты не молишься? – повторила она не своим голосом.
– Я молюсь, – ответил мальчик, но уже заранее знал, что любые оправдания сейчас бессмысленны. Мать пребывала в связи – так она это называла. Когда в особые дни после небольшой молитвы и нескольких сильных ударов по лицу в ее душу «залетал Святой Дух», она могла «видеть всех насквозь». Так она говорила.
– Ты не молишься!
Предательская слезинка навернулась на глаза. Маркуша начал задыхаться от навалившейся бури чувств.
– Я молюсь, правда! – выдохнул он. – Я…
– Не обманывай меня!
Звонкая пощечина обожгла щеку.
– Я… – договорить мальчик не успел – разрыдался.
– Ты грешен! Грешен!
– Я… – Слова упорно не хотели выходить наружу, застревая в горле.
Еще одна пощечина.
– Грешен!
И еще одна.
– Грешен!
И еще.
– Грешен!
– Не надо! – взмолился Маркуша, закрываясь от ударов.
– Не надо?! – Казалось, эти слова удивили мать. Она даже отошла на несколько шагов назад, словно желая лучше рассмотреть сына. – Не надо?!
– Прошу – не надо! Я правда молился.
– Надо!
Мать подошла ближе к мальчику.
Он вскочил с колен, забился в угол.
– Куда пошел?! А ну иди ко мне! Живо!
– Не надо меня бить!
– Что?! Да как ты смеешь указывать матери, что ей делать?! Ж-живо с-сюда!
– Нет!
Маркуша бросился наутек.
– С-стой, говорю!
Мать побежала следом, но не сделала и трех шагов, как поскользнулась на мокром от вспотевших детских коленей полу и неуклюже упала, ударившись головой. Звук получился сухой и громкий, словно уронили вазу.
Мальчик в нерешительности остановился, оглянулся.
– Мам?
Нет ответа.
– Ма-ам?
Маркуша подошел ближе. С ужасом глянул на растекающуюся лужу темной крови под головой женщины.
– Мамочка, ты чего?!
Но она не отвечала, продолжая смотреть стекленеющим взглядом в потолок.
– Боже, что же я наделал? – выдохнул мальчик, упав на колени и подползая к телу. – Прости меня, мамочка! Пожалуйста, прости меня-я-я!
А потом он понял – это и есть кара:
– Это все из-за меня! Ибо я грешен! Все мы грешны, и поэтому Господь посылает нам горечи и боли. Испытывает на-а-ас! – последние слова утонули в слезах. – Пр-рости меня-я-я! Все мы…
– …гр-решны, – повторил Марк. Медленно, словно вздувшийся труп поднимался из глубин болота.
– Что? – спросила Лера, глядя на священника. Последние полсотни метров он был слишком задумчив и погружен в себя.
Вздрогнул, ответив:
– Говорю: все мы грешны, и потому пришло время для очищения. Слишком долго я этого ждал.
23
– Я их чувствую все слабее, – в очередной втянул ноздрями морозный воздух.
Мы шли молча уже с полчаса с того самого момента, как оставили убитого монстра возле сугроба. Клим иногда поглядывал на меня – то ли с подозрением, то ли со страхом, при этом постоянно проверяя рукой, на месте ли оружие. Я его понимал. Идти вместе с тем, кто хлещет кровь мутантов, не самая приятная затея.
– Почему? Маршрут сменили? – спросил Клим, снова положив ладонь на приклад автомата.
– Нет, идут все тем же путем, вон и следы даже на снегу видны. Но запах их слабеет, словно они прошли тут день назад.
– Ладно, забей! – махнул рукой Клим. – Я их и по обычным следам теперь могу вычислить. Идем.
Мы прошли через небольшую ложбину, в которую я едва не свалился – Клим вовремя успел протянуть руку.
– Как думаешь, зачем они туда идут? – спросил я.
Клим пожал плечами.
– Место опасное, это ведь старая Зона – еще до расширения.
Заметил ограждение, валяющееся в снегу. На выцветшей табличке едва различимо была выведена через трафарет надпись:
ВНИМАНИЕ!
ОПАСНАЯ ЗОНА!
ВХОД СТРОГО ПО ПРОПУСКАМ!
– Где-то поблизости застава была. Кажется, семнадцатая. Но ее разрушили. Непонятно, правда, кто. Словно волной подмяло и расплющило, – сообщил Клим, тоже поглядывая на табличку.
– Ты был тут уже?
– Один раз, когда только-только расширение началось. Проверяли все посты, на карту границы наносили. Еще кое-что… – Клим кашлянул, – …искали. А потом, когда близлежащие районы фанатики захватили, не стали соваться – зачем почем зря людей терять?!
– Может быть, у него там еще церковь стоит, уже в самой Зоне? – предположил я.
– Возможно. Парень явно не дружит с головой, – хмыкнул Клим. – Идти с ребенком в самое опасное место на земле – это надо быть полностью отмороженным. На всю голову!
А потом, глянув на меня, успокоил:
– Не переживай, с Лерой все будет в порядке. Сейчас мы этого урода к стенке прижмем и…
Клим замолчал на полуслове. Кивнул головой в сторону равнины.
Я пригляделся и онемел – к двум цепочкам следов, ребенка и взрослого, прибавлялись третьи – огромные, глубоко вдавленные в снег.
Кто-то еще преследовал их.
24
– Архитектор рядом – я его уже чувствую! – прошептал Марк, прислушиваясь. На лице преподобного играла улыбка, глаза, словно подернутые невидимым туманом безумства, хищно сверкали.
– Мне страшно, – прошептала Лера, оглядываясь назад.
– Нет! – вскричал преподобный. – Не смотри назад! Иначе можешь сойти с ума! От одного только его вида!
Лера опустила взгляд под ноги, пошла быстрее. Но впереди мелькнули черные тени, и девочка взглянула на это место совсем по-другому – будто кто-то выкрутил датчик резкости на максимум. Каждая деталь теперь бросалась в глаза. Впервые за все время пребывания здесь Лера поняла, какое это на самом деле страшное место. Опасное. Черное. В каждом вздохе деревьев на ветру и поскрипывании снега слышался ей зловещий шепот неведомого существа, которого Марк называл Архитектором. Лера видела картинку в книге, помнила его облик, но чутье подсказывало – это только оболочка. Внутри он гораздо страшнее. Наверное, и слов не найдется, чтобы выразить весь тот ужас, который скрывает в себе Архитектор.
