Это история страны, которая пошла на риск и стала заложницей больших амбиций, поверив прокламациям уверовавших в них и проигнорировав экспертные мнения. Эта страна упрямо отказывалась признавать реальность и менять курс, даже когда мир посылал ей отчетливые сигналы о том, что она могла ошибиться. (Это также история о том, что все англичане – жлобы, но это понятно и так.)
Видение Патерсона подсказывало ему, что Шотландии уготовано будущее большой империи, которая станет сердцем мировой торговли. И он точно знал, где должен располагаться заморский форпост этой империи – в утопающем в свежей зелени райском уголке по ту сторону Атлантики, в осевой точке обеих Америк. Это место звалось Дарьен. Между 1698 и 1699 годом около 3000 колонизаторов покинули берега Шотландии. Их ободряла волна патриотических настроений на родине и почти половина шотландской казны. Они надеялись отыскать этот земной рай Патерсона и основать там империю; от этих мыслей кружилась голова. XVII век не успел еще подойти к концу, а переселенцам уже стало ясно, что это не совсем рай. Более того, большинства из них уже не было в живых, а тем, кто остался, стало казаться, что с таким же успехом можно было вытрясти государственную казну в океан.
Справедливости ради нужно отметить, что не все видения Патерсона привели к катастрофе. Одно из его провидческих предприятий дожило до наших дней: в 1691 году он впервые предложил создать Банк Англии, а в 1694 году стал его сооснователем. (На тот случай, есть кому-то интересно: через год после того, как шотландец основал Банк Англии, англичанин основал Банк Шотландии.) Во многом Патерсон все же намного раньше прочих разглядел очертания нового мира, в котором мы живем сегодня, – мира глобализации и трансграничной торговли. Он был и оптимистом («торговля может подстегнуть торговлю», как он писал, а «деньги – приносить деньги на другом краю света»), и упрямцем. Своим поведением он вывел из себя прочих управляющих Банка Англии и был вынужден уйти в отставку менее чем через год после его основания. И так Патерсон вернулся к мысли, которая одолевала его уже много лет: о торговой колонии в Дарьене, на восточном побережье Панамского перешейка. Это тонкая полоска земли, самая узкая часть Американского континента. Еще за века до начала строительства Панамского канала было ясно, что через Панаму проще всего пробраться из Атлантического в Тихий океан. То есть это не совсем просто, потому что местность не так уж и легко пересечь, но все же быстрее и проще, чем пускаться в полное опасностей морское путешествие вдоль побережья, огибать южную оконечность Южной Америки – мыс Горн – или идти через Магелланов пролив. Патерсон не жалел патетических выражений, когда размышлял о том, как Дарьен свяжет два океана: «Дарьен станет дверью морей, ключом ко Вселенной». Это было в те времена, когда освоение заморских территорий европейцами приблизилось к своему пику, и Шотландия также хотела принять в нем участие. К 1690 году испанцы и португальцы уже почти два века черпали ресурсы для собственного процветания в своих заморских колониях. Не так давно к ним присоединились англичане и голландцы, и они тоже делали большие успехи. Европейцы теперь пытались создать мировые империи, насаждая свое правление в Азии, Африке и в обеих Америках: изначально выбранная стратегия «вломиться с оружием и забрать все богатства» по-прежнему обещала немалую наживу, и тенденций к ослаблению ее эффективности пока не было замечено.
Век империй был также веком финансовой революции: колониализм прогрессировал и разрастался не только за счет государств, а еще и за счет государственных публичных «акционерных» компаний, которые размывали границы между меркантильными интересами дельцов и геополитикой. Среди них были и такие печально известные гиганты, как Английская Ост-Индская компания и Голландская Ост-Индская компания, и именно эту модель собирался повторить Патерсон, когда затевал колонизацию Дарьена. Сфера влияния этих компаний покрывала весь мир, они были невероятно богаты и могли поспорить со многими государствами, когда речь заходила о могуществе. Эти компании и вправду иногда устанавливали собственные законы и имели огромное влияние на правительства стран-учредительниц. (Как непохоже на наши дни.)
Кроме того, 1690-е годы были также временем неопределенности и сомнений для Шотландии. С тех самых пор, как Яков VI – тот самый, что заказал новый перевод Библии, – в 1603 году отправился на юг и объединил короны Шотландии, Англии и Ирландии, в шотландцах поднялся мятежных дух. Да, они входили в союз, но обладали политической независимостью: у них был свой парламент, свои законы и собственная валюта. В некоторых кругах шотландского общества назрели подозрения, что их попытались облапошить. Объединение корон, рассудили они (и были отчасти правы), было фикцией, оно призвано было подыграть интересам англичан. По их мнению, Шотландии была уготована роль бедной падчерицы: лондонские указы всегда будут выгодны Англии, которая попытается обобрать Эдинбург.
И эти настроения усиливались по мере того, как другие продолжали настаивать на более тесном союзе с южным соседом. Атмосфера накалилась еще больше в ходе финансового кризиса 1690-х годов: английская казна опустела, король пытался рассчитаться за свои войны за рубежом, в Шотландии начался тяжелый семилетний период экономического спада, неурожаев, голода и обнищания. Вместо того чтобы заставить шотландцев испугаться и отказаться от рисковых предприятий, этот период неблагополучия подготовил плодородную почву для любого, кто готов был давать обещания: люди могли довериться человеку, который брал на себя обязательство переломить ситуацию. А потому, когда Патерсон озвучил свои планы в отношении Дарьена, за них ухватись с большим энтузиазмом, поскольку разглядели в этом путь к независимости, возможность освободиться от паутины и взять под контроль собственное будущее.
Вообще говоря, Патерсон никогда не рассматривал свою схему как патриотический акт: напротив, он попытался убедить другие страны поддержать его проект, пока наконец ему не пришлось обратиться к властям на родине. И даже когда «права» Шотландии на это предприятие узаконили в 1695 году (парламент Шотландии проголосовал за наделение «Компании по торговле Шотландии с Африкой и Индиями» широкой свободой действий и предоставлении ей непомерно щедрых условий), Патерсон не оставлял попыток изыскать средства в Англии. Именно здесь все пошло наперекосяк – основатели компании впервые начали игнорировать тревожные сигналы, что посылал им космос.
Хотя нельзя сказать, что все так уж пошло наперекосяк. Все было вполне логично. Слишком логично, как позже выяснилось. В Лондоне у Патерсона была репутация хорошего торговца, к этому примешался безудержный энтузиазм в отношении акционерных обществ с глобальными амбициями, и все это означало, что «Компания по торговле» с легкостью отыскала спонсоров, которые пожертвовали в совокупности примерно 300 000 фунтов – немалые деньги. К несчастью для них, интерес к шотландскому предприятию был столь велик, что не мог ускользнуть от внимания Ост-Индской компании. Мягко говоря, старожил в этой области не слишком благожелательно отнесся к перспективе завести себе конкурента. Как и все прочие лондонские торговые компании в тот год, они понесли большие убытки и были весьма насторожены из-за творящегося экономического беспредела. И в этих условиях шотландская торговая компания не озвучила Панаму как свою главную цель и (наивно надеясь сберечь свой секрет) даже не упоминала о намерении снарядить экспедицию в Америку. Вместо того, как и демонстрировало название предприятия, они готовились сфокусироваться на Африке или Ост-Индии. Вполне предсказуемой реакцией на это Ост-Индской компании была, если перефразировать, такая: «Только через мой труп!» Так торговый гигант, богатство и влияние которого были неразрывно связаны с английским империалистическим прожектом, задействовал доступные ему каналы, чтобы повлиять на ситуацию. Это был первый урок для шотландской компании, введение в принципы суровой международной торговли: никто не станет кивать и улыбаться, если вы решите много торговать со всем миром, причем на своих собственных условиях.
