– Все хорошо. Отличная новость.
– Ладно, ладно, рассказывай. Только очень коротко.
– Это USА Today
[96].
– Черт! Черт! Хватит. О боже. Скажи мне, что я ослышалась и это не USА Today. – Она закрывает уши руками.
– Белла Луна, все в порядке. Ладно? Успокойся. Я же сказал тебе: новость хорошая. – Голос деда звучит так, будто он над водой, а она под водой.
– Сенсация не может быть хорошей.
– Я читаю… Статья длинная. Дай мне минуту. Это потрясающе. – Она впервые слышит от него слово «потрясающе». Ее тошнит. Все ужасно; невозможно описать, насколько это тяжело – нести в себе такое горе, такой стыд и такую ответственность, и еще хуже, когда все это выносят наружу.
– Там говорится, что я?..
– Это о том, что ты делаешь. О марафоне.
– О, нет. Я этого совсем не хочу. Еще подумают, что я пытаюсь привлечь к себе внимание. Решат, что я увожу в сторону от… – Пальцы отстукивают бешеный ритм.
– Basta!
[97] И перестань мельтешить перед глазами. Господи, у меня от тебя голова кружится. Только посмотри. Заголовок. Видишь?
Он поворачивает ноутбук экраном к ней. Она собирает волю в кулак и косится на заголовок: «Активист поневоле и рекордные 2700 миль».
– Кхе. В точку, – усмехается дед.
* * *
– Я бы хотела быть рядом с тобой, – говорит Джина.
Аннабель тоже этого хочет. Иногда мама просто необходима, даже если она доводит до белого каления.
* * *
– Я люблю тебя, – говорит Малкольм.
– Я тоже тебя люблю.
Они оба замолкают. Чаще всего, даже в худшие времена, слов «я люблю тебя» бывает достаточно.
* * *
«Прости», – говорит она Кэт. «Прости», – говорит она Уиллу.
* * *
Этот Негодяй Отец Антоний тоже звонит. Разговор не клеится. Странно, что отец проявляет участие после стольких лет холодного равнодушия. Он расспрашивает о марафоне, о том, как она себя чувствует, как у нее дела, и, поскольку она не знает, что спросить о его жизни, интересуется погодой в Бостоне.
– Просто хотел, чтобы ты знала, что сегодня я думаю о тебе, – говорит он.
* * *
Она осмеливается взглянуть на комментарии после статьи в USA Today.
«Молодец, вот это смелость!»
«Вдохновляет».
«После того, что ей пришлось пережить…»
«Это видео на YouTube вызвало у меня слезы».
Никто ее не осуждает. Впрочем, они ведь ее не знают.
Она отваживается на большее. Просматривает посты друзей в соцсетях, размещенные в этот день, годовщину. Боже, как больно. Сердце крошится, рассыпаясь на мелкие осколки. Джефф Грэм выложил прошлогоднюю фотографию, на которой вся их компания в дружеских объятиях. На странице Зандера – общая фотография за столиком в ресторане «Бенихана», где официант заснял их в тот зимний вечер, когда они ужинали перед танцами. Она тронута, потому что Сьерра заменила свое фото профиля совместной фотографией с Аннабель, на которой они сидят на пляжных полотенцах на берегу озера Гринлейк. Тренер Кван достал старое фото их команды по кроссу. В постах масса эмодзи в виде сердечек, много слов любви и поддержки. Она не видит ненависти и упреков – впрочем, вряд ли их можно найти на страницах друзей.
Тем не менее это вдохновляет ее на еще более смелый шаг: она хочет посмотреть, что пропустила за это время. Робко заглядывает в профили ребят, прокручивая время назад. Неделя, две недели. Она изучает фотографии с вечеринки по случаю окончания учебы. Зандер и Ханна Келли держатся за руки. Аннабель даже не знала, что Ханна ему нравится. Дестини и Лорен К, должно быть, помирились, потому что позируют в обнимку на заднем дворе дома Лорен К. Зак Оу и Оливия. Они ни словом не обмолвились о том, что пойдут на вечеринку. Аннабель даже не спрашивала. Сейчас она злится на себя, самовлюбленную эгоистку.
Все выглядят красивыми, юными и полными надежд. Мелькают босоножки и замысловатые локоны, стильные узкие галстуки, широкие улыбки. Столы на заднем дворе дома Лорен К ломятся от еды. Прокручивая фотографии, Аннабель краем глаза выхватывает обрывки переписки, в которой много разговоров о колледжах, грядущем выпускном бале в «Ки-арене»
[98] и летнем турпоходе. Все выглядят так, будто двигаются дальше. И у всех есть будущее.
* * *
Спустя два дня после годовщины Аннабель все еще не может сдвинуться с места. Она отказывается покидать фургон. Дедушка Эд тихо кипит от злости и частенько срывается. В стотысячный раз он жалуется на то, что в радиусе пятидесяти миль не достать прошутто, хотя ежу понятно, что в радиусе пятидесяти миль его быть просто не может. Он все время ворчит и нарочно не надевает слуховой аппарат. Он столько раз наведался в местный магазин одеял, что хозяйка пригласила его к себе домой на ужин. За время этого путешествия Аннабель узнает, что ему нравится общество дам. Но, возможно, только одной дамы, потому что он отказывается от ужина у миссис Квакер, а вскоре после этого Аннабель случайно замечает открытую страницу его электронной почты, где мелькает единственное имя: Доун Селеста.
Аннабель хочет помочь деду, а для этого она должна завершить начатое дело, чтобы они все могли вернуться к обычной жизни, кто бы что ни вкладывал в это понятие. Но она не может пошевелиться. Не может – и все тут. Ее сердце как стальной барабан, заваленный набок. В ее жилах течет цемент. Ноги – опрокинутые железные столбы. Ей просто хочется спать.
– Белла Луна, мы должны двигаться вперед или назад. Мы не можем застрять на полпути.
– У тебя такой громкий голос, – ноет она. – Прямо по ушам бьет.
– Это потому, что ты сидишь здесь и слушаешь сверчков. Ты даже не прогулялась по окрестностям. Давай хотя бы сходишь со мной на завтрак к Эбигейл.
– Кхе-кхе.
– Если ты не встанешь и не побежишь завтра, я разворачиваю эту колымагу и еду обратно, capisce?
– Ты и вчера это говорил.
– На этот раз я вполне серьезно.
– И вчера тоже было серьезно.
Той ночью она слышит, как он на улице разговаривает с Джиной по телефону. «Я не могу просто заставить ее! Мне что, силой тащить ее домой?» И потом: «Я не знаю, чего ты от меня хочешь. Ты вечно ждешь от меня чего-то невозможного».
Она затыкает уши. И пытается напевать про себя названия всех государств и столиц.
