– Чтобы прятать эти опасные тела, – ухмыляется Люк.
– Да, и это на полном серьезе. Но быть вдали от мира, вот так…
– Причем постоянно, не забывай! Я хочу сказать, что у меня академический отпуск, потому я и отправился с Мим в эту поездку, но вечно мотаться по стране мне неохота.
– А я бы не возражала.
– Выходит, мир дал тебе хорошего пинка под зад.
Верно подмечено. Никто еще так ясно и четко не выразился о том, что с ней произошло. И для нее это что-то значит. Значит потому, что им не придется начинать разговор, которого она так боится. Это просто констатация факта.
Он сказал, что думал, и она отвечает тем же:
– Не знаю, что с этим делать.
– Дать миру сдачи. Надрать ему задницу.
– Как?
Он смеется:
– Как? Это смешно.
Она корчит гримасу:
– Почему смешно?
– Да потому что как раз сейчас ты это и делаешь.
20
– Я же обещал тебе сюрприз, Белла Луна? – Дедушка Эд размахивает половинкой батона салями.
– Салями, крекеры «Ритц» и швейцарский сыр, семейная традиция, – объясняет Аннабель Доун Селесте и Люку, пока дедушка Эд выставляет на стол угощение. Ужин дает дедушка Эд, в знак благодарности за спасение во время грозы. С их парковочного места в конце грунтовой дороги, сразу за въездом в ворота, просматривается колония Мартинсдейла. Теперь Аннабель знает, что там и как. Она мысленно представляет, как тысячи индеек и цыплят, коровы и сто пятьдесят розовощеких взрослых и детей устраиваются на ночлег. Солнце катится к горизонту, заливая землю теплым оранжевым светом. Поразительно, как капризы погоды могут превратить тридцать квадратных миль
[84] в рай или ад.
– Я могу помочь? – предлагает Доун Селеста. Аннабель замечает у нее на губах помаду. К тому же она в юбке, а поверх рубашки завязан яркий шарф. Никаких пушистых носков сегодня вечером.
– Сиди. У меня все под контролем.
Доун жует закуски с крекерами.
– Божественно, Эд. Где тебе удалось раздобыть хорошую салями, а? Такую колбасу днем с огнем не сыщешь.
Дедушкины щеки румянятся от гордости, а может быть, просто от вина. Доун говорит с ним на его языке. Он поднимает крышку дымящейся на плите кастрюли, и оттуда вырывается облачко пара вместе с богатым, сочным ароматом saltimbocca. Это небольшие рулеты из куриной грудки, фаршированные шпинатом и прошутто.
– Зажги особую свечу, будь добра, Белла!
Она перехватывает взгляд Люка и закатывает глаза. Свеча доброго слова не стоит – обернутая соломой бутылка «Кьянти» с многолетним слоем оплывшего воска на горлышке. Аннабель находит коробок, ловко чиркает спичкой и зажигает свечу.
– Надо же, у тебя даже реостат имеется, – восхищенно произносит Доун Селеста, когда дедушка приглушает верхний свет.
– А то! Я романтичный парень.
Люк и Аннабель снова встречаются взглядами. На этот раз она делает большие, полные ужаса глаза, и он улыбается.
Это их последний вечер вместе, и все расслаблены и смеются. Доун Селеста и Люк пародируют его родителей, принимающих в штыки все, что идет вразрез с их планами. Мама и папа Люка – адвокаты, как и родители Уилла, Роберт и Трейси. Странное совпадение. Хотя Уилл и Люк такие разные. Она не может себе представить, чтобы Люк играл в лакросс, а Уилл не читает книги ради удовольствия.
– Они измочалили мальчика учебой! Он с пяти лет занимался в классах по подготовке к SAT
[85] по английскому языку.
– Это верно. У меня даже шторка для ванны была исписана математическими формулами из заданий SAT.
– О боже! – смеется Аннабель.
– Но это окупилось! Я окончил школу в шестнадцать. Зато потом, год промучившись на программе «эм-би-эй»…
– Он решил, что не хочет получать «эм-би-эй», о чем я всех предупреждала, еще когда ему было три года.
– Магистр Без Амбиций – так я назвал бы свой МБА
[86], – говорит Люк.
– Вздор, – вспыхивает Доун Селеста. – Просто ты наконец-то понял, что тебе нужно.
– Когда я сказал им, что беру академку, они чуть не лишились рассудка.
– А когда мы сказали, что он берет годичный отпуск, чтобы путешествовать по стране вместе со мной, вот тогда они окончательно сошли с ума, – добавляет Доун Селеста. – Моя дочь всегда была больше похожа на своего отца. Джим занимался бизнесом, умер очень молодым. Был помешан на своей работе. Но теперь у ее сына моя кровь, кажется.
– Дети. Что с ними поделаешь, – говорит дедушка.
– Так ты вернешься к учебе? – спрашивает Аннабель у Люка.
– О да. Я подумываю о том, чтобы перевестись из Орегонского университета в Орегонский колледж лесного хозяйства.
– Землеустройство. По другую сторону зала суда от своих родителей. – Доун Селеста хихикает.
– Я делаю это не из чувства протеста, – объясняет Люк. – Это меня меньше всего волнует. Просто… Слышала когда-нибудь эту цитату Уиллы Кэсер?
[87] «Мне нравятся деревья потому, что они кажутся более смиренно принимающими свой образ жизни, чем другие существа».
Аннабель слышит это впервые, но ей нравится.
– Красиво.
– А вы бывали в национальном парке «Секвойя»? – спрашивает дедушка Эд. – Там сейчас…
Его перебивает робкий стук в дверь. Но Доун Селеста успокаивающе кладет руку ему на плечо, и все прислушиваются. Ну конечно, кто-то стучится. После ужина тарелки уже сложены в раковину, и воск свечи капает на пластиковую столешницу, а в бокалах вина на донышке. Час поздний.
Когда дедушка Эд открывает дверь, Аннабель видит грузовик с круглыми фарами, освещающими дорогу. На пороге стоят две молодые женщины в тяжелых голубых платьях и голубых косынках.
– Я Рут, а это Элиша, – произносит одна из них, крепко сбитая деваха. – Можно ли нам увидеться с Аннабель Аньелли?
– Я здесь, – выкрикивает Аннабель, как ученица на уроке.
