Французский тост, который приносят Аннабель, огромный, как словарь. Хэш из солонины
[66] для дедушки Эда напоминает жалкие тушки сбитых животных, которые Аннабель каждый день видит на дорогах. Он начинает ковыряться в этом месиве, и она вынуждена отвести глаза.
– Я знаю, что где-то видела тебя совсем недавно. Хотя, может, ты просто немного похожа на мою племянницу. Скорее всего, так и есть, – говорит официантка. – Далеко едете, ребята?
Обычный треп в придорожном кафе, догадывается Аннабель. «Откуда вы?» и «Куда путь держите?» – наверное, это самое важное, что нужно знать о человеке.
– Округ Колумбия, – отвечает дедушка Эд.
– Вау. Путь неблизкий. Езжайте осторожно и поскорее сматывайтесь из Монтаны. Нам обещают, что завтра подойдет грозовой фронт. Вряд ли вам захочется попасть в такое на дороге, если только вы не самоубийцы.
– Электрошоковая терапия, – говорит дедушка Эд, глядя в упор на Аннабель, которая тоже смотрит ему в глаза.
– Вжик! – официантка прорезает рукой воздух.
«И готово», – говорит ее рука.
* * *
Может быть, виной тому разлитое в воздухе электричество, но после обеда настроение у Аннабель ухудшается. Да и дедушка Эд явно не в духе. Он ищет место, где можно починить колесо, но ни одна автомастерская не работает. Сегодня воскресенье. «Che cazzo!» – в сердцах восклицает он. (Лучше не переводить.) В любой другой день Аннабель уже давно трусила бы по дороге. Но утром она вырубила будильник и снова уснула. Потом они отправились в закусочную завтракать. У нее сегодня «отгул», как бывает у Джины в адвокатской конторе О’Брайена и Беллоу. Это второй выходной Аннабель с тех пор, как она пересекла границу штата Монтана.
Сила воли покидает ее. С каждым днем бег занимает все больше времени. Она не знает, сможет ли двигаться дальше.
Аннабель впала в депрессию на Одиноком шоссе, да и кто бы выдержал. Впала в депрессию. Похоже на один неверный шаг, вызывающий падение в темную и опасную расселину, но именно это и произошло. Похоже, дедушка Эд угодил туда же. Вот уже полторы недели он не выходит на бодрящие вечерние прогулки – с тех пор как пропала телефонная связь. «Ты – трудяга, Белла Луна, – сказал он. Это высочайший комплимент с его стороны. – Ты не из тех, кто сдается. Мы это знаем. Но ты можешь остановиться в любой момент, как только пожелаешь». Она не знает, хочет ли он этим сказать: «Пожалуйста, остановись». Святой Христофор только покачивается, свисая со светильника над ее койкой, куда она повесила медальон. Святой держит рот на замке.
Еще немного статистики: впереди более пятисот миль по Монтане. Это почти столько же, сколько она пробежала до сих пор. Границы штатов давно стали чем-то вроде больших призов на пути, но в Монтане этот рубеж кажется недостижимой целью. Аннабель уже толком и не знает, зачем все это делает. На Одиноком шоссе можно многое растерять: колесо, жизнь, надежду, рассудок.
Ее депрессия пронизана тревогой.
Каждый шаг вперед означает, что она все ближе к Сету Греггори. Разум взрывается и визжит, как игровой автомат для пинбола.
Остаток воскресенья они проводят в мастерской «У Хэла». На самом деле мастерская – это задний двор его дома. Хэл сбрызгивает покрышку мыльной водой, чтобы по пузырькам найти место прокола, замазывает его резиновым цементом, вставляет жгут и сдирает с них пятьдесят баксов.
– Пятьдесят баксов! Можно подумать, я не узнаю жулика, когда увижу его? Mortacci tua! – бросает дедушка Эд, выруливая со двора, и вытягивает руку ладонью вперед.
Mortacci tua: чтоб ты сдох. Так тебе, Хэл.
Той ночью Аннабель лежит в постели и прислушивается к далеким раскатам грома. Святой Христофор зловеще покачивается над ее головой, как ладанка во время мессы. Если это обещанная грозовая буря, то даже она не вызывает ничего, кроме разочарования.
16
Луиза де Куенго, умершая в 1656 году, и ее муж, рыцарь по имени Туссен де Перрьен, были захоронены вместе с сердцами друг друга – в знак любви и верности.
В истории, восходящей к 1150 году нашей эры, муж в порыве ярости и мести заставляет жену съесть сердце ее мертвого любовника.
Любовь и верность, ярость и месть – этим все сказано.
Дедушка Эд открывает дверь фургона, спускается на две металлические ступеньки и обозревает небо.
– Ну что там? – кричит она.
– Иди сюда и посмотри сама.
Она в старой футболке до колен – той, что с Бэтменом. Уже седьмой день, и это означает, что им надо бы поскорее найти прачечную. Замачивание в раковине и сушка на воздухе не заменят старый добрый барабан стиральной машины.
Она спускается с койки и встает рядом с ним. Фургон припаркован на Кладбищенской дороге (жестоко, но верно), где приятно пахнет сухой травой.
– На редкость погожий денек, – сообщает дед. – Но все равно надо бы еще раз уточнить прогноз. – Местность здесь равнинная. Молния смертельно опасна для того, кто бежит по дороге, ведь он будет самой высокой мишенью на земле.
– Я уже проверила. Официантка ошиблась или ночной гром и был той самой бурей.
– Я не слышал никакого грома.
– Да так, пару секунд погромыхало. Прогноз показывает небольшую облачность, и все. Кому мы верим: местным жителям или синоптикам? Я хочу сказать, местные назвали эту дорогу Кладбищенской. И где тут кладбище? Я ничего такого не вижу. – Аннабель постукивает пальцы подушечками больших пальцев. – И как, по-твоему, это похоже на бурю?
– Не-а. Смотри. На небе ни облачка. Но тебе решать, Белла Луна.
Она стонет. Как можно верить в грозу, когда над головой чистое небо?
– Эй, у меня для тебя сюрприз, но узнаешь, когда отстреляешься сегодня.
– Билет на самолет домой?
– Не угадала. Обратный билет будет ждать тебя в округе Колумбия.
– Зачем я все это затеяла? Какого черта я вообще это делаю?
Этим утром он не вздыхает и не кривит рот в ответ на ее нытье. Он – само терпение. Его выносливость тоже проходит проверку на прочность. Он кладет руку ей на плечо.
– Почему человек отваживается на невозможное? Чтобы быть выше и сильнее любой скотины.
– Я не выше и не сильнее.
– Да? А кто это здесь стоит? Ты или скотина?
* * *
Она не забывает про кассету, плеер и раритетные наушники, которые Люк Мессенджер подарил ей на день рождения в ресторане «Биг Чак» еще там, в Вашингтоне. Кажется, будто с тех пор прошла целая жизнь. Кассета убрана в рюкзак, где она хранит свои личные вещи. Там же – письмо о приеме в Вашингтонский университет, сложенное в несколько раз. И новый роман Элис Ву с хрустящими страницами, в плотной обложке, так и не открытый. А еще почтовая открытка «Думаю о тебе» с длинным рукописным посланием от Отца Антония, которую она получила вскоре после трагедии. Здесь же маленькое распятие на цепочке, подаренное пастором Джейн на похоронах. Оно служит для нее не столько олицетворением Бога, сколько частицей самой себя, еще хранящей надежду. Наверное, то же самое можно сказать про каждую из тех вещиц, что хранятся в укромном уголке ее рюкзака. В них надежда не на кого-то или на что-то конкретное, а в целом на то, что однажды она сможет снова обрести эту самую надежду.
