– Ну, куда ехать?
– Знаешь парк Равенна?
– Еще бы.
Всякий раз, когда кто-нибудь садится к ней в машину, Аннабель автоматически теряет навыки вождения. Она прекрасно чувствует себя за рулем, когда ездит одна, но сейчас едва не проскакивает знак остановки, проносится мимо дамы, ожидающей на пешеходном переходе. Не он один нервничает.
Она снова врубает музыку, чтобы заполнить неловкое молчание.
– Могу я посмотреть твою фонотеку? – Он жестом показывает на ее телефон.
– О, ради бога. Только не обращай внимания на всяких там Раффи
[46].
– Ага, детская ностальгия, понимаю. – Он прокручивает плей-лист, комментирует. Если она что и узнала за это время, так это то, что он хорошо разбирается в музыке. – Это нравится, нравится, это не знаю, это никогда не слышал… – бурчит он себе под нос. – Вот, The Clash!
[47] «Единственная группа, которая имеет значение»
[48].
Он снова вворачивает культурную отсылку, которая ей ни о чем не говорит.
– Стащила у мамы.
– Да, у стариков бывает хорошая музыка! Не только «Леди в красном»
[49].
– Хм, никогда не слышала.
– Ты шутишь! Что такое – ты разве не тащишься от сопливого дерьма из восьмидесятых? Можно я поставлю The Clash?
– Конечно.
Звучит композиция «Полиция и воры».
– Тексты у Джуниора Марвина
[50] – просто отпад, – говорит он, подпевая.
Она пытается вникнуть в слова песни о борьбе наций, оружии и боеприпасах. Она догадывается, что у него, наверное, пунктик на ружья, что в ее мире такая же редкость, как тайная страсть к средневековым орудиям. Однажды он уронил рюкзак, и оттуда вывалился каталог огнестрельного оружия, а еще та фотография, где они с отцом в тире. Кто в Сиэтле имеет ружья? Никто, насколько она знает. Это оружие кажется чужим и агрессивным. Здесь люди извиняются, когда нечаянно задевают кого-то на улице.
Хищник трясет головой в такт, а она отбивает дробь по рулю. Когда доходит до припева, они хором кричат: «О, да-а-а!». Ей весело.
– Вон тот дом, – показывает он. – Серый, с «вольво» во дворе.
– Вау, ничего себе домик. – Большой старинный дом в стиле крафтсман
[51] стоит прямо возле парка. Аннабель насчитывает по меньшей мере три этажа и мансарду с ломаной крышей – идеальное место для выполнения домашних заданий. Кто-то из его родителей, должно быть, серьезно увлекается садоводством. Мешанина цветов в палисаднике только на первый взгляд кажется стихийной, но на самом деле более чем тщательно спланирована.
Она выключает музыку.
– Спасибо, что подбросила, – говорит он.
– Нет проблем.
Он смотрит ей прямо в глаза, и она не отводит взгляда. Он вовсе не стесняется, и, возможно, она ему больше не нравится. Конечно, это разжигает интерес к нему. Он какой-то… как объяснить? Не такой, как все. Странный. Он словно дверь в тот мир, где она никогда не бывала. Возможно, в этой странности и есть особая притягательность. Странный – это уж точно не про Уилла. Может быть, за странностью скрывается тревожность или какая-то история, связанная с родителями, не похожими на Роберта и Трейси, несмотря на наличие у семьи «вольво».
Она могла бы поцеловать его. Почувствовать, каково это, и больше никогда этого не делать. Ей кажется, что он хочет поцеловать ее. Но нет. Он вытаскивает свое длинное тело из машины и прощается легким взмахом руки.
Чем обернулась та поездка… Как раз об этом она думает, глядя на мальчишку возле статуи пантеры. Одним словом, Хищник начал тусоваться с Аннабель и ее друзьями. Именно ее одобрение позволило ему войти в их круг, где правят ужасные законы со всеми этими «допусками» и «разрешениями» со стороны верхушки. Она была одной из них, избранных. Болталась в этом кругу, пользуясь привилегиями своей популярности, ни о чем не задумываясь. Как же она ошибалась.
На следующий день он уже сидел вместе с ними за обедом в школьном кафетерии. Джефф Грэм пригласил его гитаристом в свою группу Shred, которая играла в Café Hombre по средам вечером, когда в кафе уже никого не было. Кэт помогла Хищнику с сочинением по «Алой букве». Никто не сомневался в том, что Аннабель ему нравится. А ей нравилось нравиться другим. Она не видела в этом большой проблемы. До поры до времени.
Но даже после того как Хищник влился в их компанию, он все равно держался особняком, что трудно объяснить. Аннабель замечала, как он наблюдает за ней и ее друзьями – совсем как тот мальчишка на лужайке, который старается не сделать ничего такого, что могло бы грозить ему исключением из круга.
Аннабель распахивает дверь фургона и захлопывает ее за собой.
– Увези меня отсюда, – просит она.
Дедушка Эд на водительском сиденье, у открытого окна, слушает радио и строгает брусок.
– Похоже, ты сдюжила свидание с папарацци.
– Библиотекарша всех выгнала. – Ладно, допустим, это преувеличение. Все – это одинокий мальчуган, читающий «Дюну»
[52]. – Заперла двери. Не могла дождаться, когда я уйду.
– Белла Луна, тебе не пришло в голову, что она пыталась тебе помочь? Она выгнала всех ради твоего же блага. Чтобы тебе было комфортно, capisce?
[53]
Она хмурится. Дед говорит то же самое, что и доктор Манн. Что ее восприятие искажает реальность. Что чувство вины искажает реальность.
